Читать «Берег варваров» онлайн - страница 14

Должен признаться, что размышления о литературном романе не заняли моих мыслей на долгое время. Вскоре я обнаружил, что думаю о Гиневре. Значит, она нимфоманка; по крайней мере, так сказал Вилли. Странное какое-то слово. Мне еще никого не приходилось так называть. Тем временем у меня в памяти постоянно всплывал ее шикарный бюст, словно так и норовивший вырваться на свободу из-под прикрывавшей — нет, душившей его одежды. Эта грудь вырисовывалась перед моим мысленным взором во всем своем великолепии; дело дошло до того, что она казалась мне более реальной и осязаемой, чем была на самом деле. Хороший пример того, как художественный образ, созданный воображением, обретает вполне самостоятельную жизнь в сознании зрителя или читателя.

Драгоценный камень. Увы, вставленный в латунную оправу. Я вспомнил, что утром на ней было какое-то домашнее платье, поверх которого она набросила купальный халат. Ее рыжие волосы, которые она, несомненно, умела подкрашивать, укладывать и причесывать сотней разных способов, были взъерошены и торчали во все стороны. На ногах у нее при этом были вечерние «лодочки», ногти покрыты свежим лаком, а губы она накрасила в соответствии с последними веяниями моды. В общем, она напомнила мне дом, чьи хозяева подстригают траву на лужайке, не обращая внимания на то, что в кухне начался пожар и она уже объята пламенем. Более того, в тот момент я бы, наверное, не удивился, если бы, зайдя Гиневре за спину, обнаружил, что у нее — как у полуодетых девиц, танцующих в кабаре, — задница открыта и выставлена напоказ.

Нимфоманка, значит. В первый раз засыпая в своей новой комнате, я вдруг отчетливо понял, что очень даже не против затащить Гиневру к себе в постель.

Глава третья

На чердачный этаж, как я, наверное, уже упоминал, нужно было подниматься по трем мрачным лестничным пролетам. Когда-то, много лет назад, этот дом построили как особняк для одной семьи, но со временем его весь перекроили и выгородили в нем несколько клетушек. Шедевром этого утилитарного подхода к дизайну я считал лестничную площадку на верхнем этаже, на которой не было ни единого окна, а следовательно, и естественного освещения; лишь с потолка свисала одинокая лампочка, в слабом мертвенно-желтом свете которой можно было худо-бедно разглядеть дверь в мою комнату, в комнаты двух моих соседей, которых я вплоть до этого дня не видел, а также клеенчатую ширму, загораживавшую вход в общую для нас троих ванную.

Дом был большой и производил впечатление пустого, практически необитаемого. На входной двери были прикреплены таблички, наверное, с десятком, если не больше фамилий: рядом торчали кнопки неработавших звонков. При этом я неделями не видел ни у подъезда, ни на лестнице ни одной живой души. Впрочем, тогда меня это мало волновало. Еще за несколько месяцев до того я неожиданно для себя понял, что больше не хочу знакомиться с новыми людьми: более того, я перестал искусственно поддерживать не складывавшиеся сами собой приятельские отношения со старыми знакомыми. В общем, к моменту переезда из общежития я был, можно сказать, практически одиноким человеком. Хорошо это или плохо — в то время я сказать не мог, да и сейчас затруднился бы с ответом на такой вопрос. Более того, в первые недели и месяцы после переезда мне было даже не до размышлений на эту тему. Я засел за работу и, возрадовавшись одиночеству и свободе, сумел кое-что написать. С учетом того. что я, судя по всему, значительную часть жизни провел в казармах и общежитиях самого разного толка, оказавшаяся в моем распоряжении комнатушка представилась мне верхом роскоши. На какое-то время я почувствовал себя совершенно свободным и, пожалуй, даже счастливым. Словно наслаждаясь этой обретенной свободой, я позволял себе приниматься за еду без всякого режима, в любое время дня и ночи, а спать и вовсе ложился, когда мне заблагорассудится.