Читать «Туман в зеркале» онлайн - страница 5

Сьюзен Хилл

Я слушал, как случайные гости из Англии говорили об этом благословенном, непрестанном, ласковом дождичке, и в подобные минуты, тусклое полувоспоминание, подобное тени сна, пробуждалось и поднималось на миг почти на самую поверхность моего сознания, а затем вновь уплывало прочь. И вот теперь я был здесь, один под этим лондонским дождем, осенью сорокового года моей жизни.

В тот день несколькими часами ранее пароход, на котором я плыл, вошел в порт. Попутчики мои столпились у поручней, наблюдая, как приближается земля, и выискивая взглядами ожидавших их любимых. Но я, никого здесь не знавший и не имевший ни друзей, ни родственников, которые пришли бы меня встречать, остался стоять сзади, испытывая смесь любопытства и испуга, исполненный внезапной нежности к судну, которое несколько недель служило мне домом. У меня ведь ничего больше теперь не было. Восток остался позади, моя жизнь там закончилась. И хотя у меня имелись некие смутные планы и задача, которую я более или менее себе поставил, я не представлял ни Англии, ни своего будущего.

Протяжно загудела пароходная сирена, на суше ответили. В воздух взлетели шляпы.

Тогда я обернулся и устремил взгляд на уходящую от меня длинную темную ленту Темзы, которая вела к морю, и ощутил в этот миг столь безмерную тоску, такое уныние и одиночество, каких за всю свою жизнь не испытывал еще ни разу.

Все, что было со мной до этого дня, можно рассказать довольно кратко. Я знал лишь то, что меня отправили за границу из Англии в возрасте пяти лет после смерти моих родителей, о которых у меня не осталось вообще никаких воспоминаний и о которых я ничего не знал.

Все мои самые давние воспоминания относятся к той поре, когда я маленьким мальчиком жил в Африке с человеком, бывшим моим опекуном — а потому я так его и называл: Опекун. Он сказал мне, что был старым другом семьи моей матери, и все, и до самой своей смерти — а мне было тогда семнадцать лет — никогда и ничего не говорил мне ни о моем рождении, ни о раннем детстве, ни о доме и семье. Этих мест и людей, этих первых лет моей жизни словно бы никогда и не было, а те слабые воспоминания, которые у меня от них остались, я, должно быть, быстро научился подавлять ради собственного душевного спокойствия — так они оказались полностью погребены.

Был ли я счастлив или несчастлив, каким я был прежде, я тоже не знал. Лишь изредка в сновидениях или же в странные, ускользающие мгновения на грани сна и яви я ухватывал обрывок некоего настроения, некоего внутреннего состояния, или чувства, или видения — не знаю точно, как это назвать, — который — как я полагал, поскольку это не имело ни малейшего отношения к чему-либо в моей нынешней жизни или к миру, что меня теперь окружал, — был, вероятно, связан с моими детскими годами в Англии.

Мой опекун жил тогда в горах северной Кении, и именно к этому периоду относятся мои первые осознанные воспоминания. Мы поселились в большом, просторном бунгало на ферме, и я ходил в начальную школу в городе, в двадцати милях от нас. Образование, которое я там получил, было менее чем достаточным, хотя, думаю, я вполне счастливо проводил время. У опекуна была хорошая, солидная, традиционная библиотека, к которой я имел доступ, и с ее помощью я восполнил многие пробелы в моем школьном обучении.