Читать «История одной семьи (ХХ век. Болгария – Россия)» онлайн - страница 425

– Кто тебе помогает? – спросила я.

– Кто? Кто? Сам. Надо – и идешь.

Ничего не значащая фраза – два слова: «надо – и идешь», но они ранят, будто удар под дых.

«Знали бы ваши чертовы комсомольцы, как мы не за плату, не за славу, не за страх, надо – и идешь». – Огромные круглые глаза смотрят гневно на меня…

Высокие горы. Ночь. Парень молодой и ловкий в клетчатом спортивном костюме перебегает от дерева к дереву… Почему-то из всего прошедшего я вижу всегда одну картину: темную ночь, тропинку в лесу, уходящую вверх, и тонкую, сильную фигуру отца, готового ко всему. Я не вижу ни забастовок, ни тюрем, ни демонстраций – только одинокую фигуру, быстро поднимающуюся в гору в темном лесу.

– Как у вас хорошо, – говорю я.

– Хорошо, так оставайся. – Я слышу папины интонации.

Он испытующе глядит на меня. Потом отворачивается.

– Купи дом вот этот, – указывает он на соседний пустующий дом, где на застрехе свил себе гнездо аист. – Купи и живи, – говорит он твердо и вновь поворачивается.

А я пытливо все вглядываюсь ему в глаза, пытаясь понять, кто это произнес и чье желание он выражает. Вчера, когда мы обедали, накрыв ящик клеенкой, сидя перед окнами, старик вышел из дома.

– Вот как бывает в жизни, – сказал он.

– Что это? – спросил Володя.

Но я уже видела, что старик достал фотографии.

– Садитесь, поешьте с нами, очень вкусная каша, с яблоками, – предложила я.

– Я уже ел.

Он сел, осторожно опускаясь на доску, положенную на два чурбана. Я вытерла руки и протянулась к фотографиям.

– Вот так бывает в жизни. – повторил он. – Это мой сын. Вот уже три года нет. – Старик сразу заплакал, поджимая губы и часто дыша.

– Все от баб, – сказал он, утирая слезы. – Это же не человек. Я скажу: из тысячи – одна бывает порядочная. И то не из каждой тысячи. Сын выпил, так ты, если человек, помоги ему. Собери за него сено. А она нет, – старик опять заплакал, – взяла из дома ушла, бросила его одного. А утром приходит, а он мертвый.

Старик, всхлипывая, вытирал слезы рукой.

– Потом кричала. Так ты кричи и люби, когда живой, – сказал он, переставая плакать и вытирая слезы.

Я смотрела удивленно – мой отец не плакал. Только когда умерла мама. «Вера! Вера!» – рыдал он, и слезы катились по его генеральскому мундиру. Мне бы тогда понять, как он стар.

– Инфаркт?

– Да, откуда знаешь? – спросил он, помолчав.

Я не ответила.

Старик протягивал фотографию за фотографией.

– А невестка в молодости еще хуже была, злая, – сказал я. – Сейчас подобрела.

– Откуда знаешь? – вскинулся старик, глядя внимательно из-под очков.

– Вижу, – сказала я.

– Понастроили домов, откуда народу-то столько, – говорил старик, недовольно поводя головой. – Всем что-то надо. Кричат, толкаются. Всем надо в город, а жить-то негде. Ты в городе живешь?

– Нет, – сказала я… – У меня умер отец.

Старик кивнул.

– Да ты себя-то побереги, – сказал он, ласково и твердо взглядывая на меня. – Я, как увидел, сразу понял. Мне тоже уже пора.

Он обводит мутными глазами дома.

– Сил нет. Хватит. Пожил. Помру – похоронят. Что я только не видел на свете! Колхоз все отобрал. Пропал труд. Сейчас работать не хотят. Атомку бы на них. Я молодой сильный был. Что я только не видел на свете, чего только не пережил. – Старик сокрушенно качает головой и поджимает губы. – Что только не видел. Было большое хозяйство, все отобрали. Остался дом… судили за изнасилование. У меня были две свидетельницы – жена и ее тетка. Берут меня на суд, а я там и говорю, – старик заплакал, – «Господи, ты все видишь, сделай по праву», только это и сказал – и меня оправдали. – Старик вытирал слезы, улыбался. – А ее приговорили к штрафу. Ограбили меня, все отобрали, коровы, лошади, свиньи, овцы… Был на военной службе.