Читать «Дети-404» онлайн - страница 217

Дорогие дети-404, помня о том, насколько важны вы для нашего общества, будучи вызовом ему, прошу вас, – будьте ему и примером. Не закрывайтесь, не прячьтесь от него, старайтесь помочь найти ему, Другому, ответы на те вопросы, которые болят больше всего. Любите его. Вы раньше и острее многих осознаете рану Другого, вам дана удивительная судьба – не растратьте ее зря.

Михаил

Я бы написала письмо самой себе – 15-летней…

Вчера хотела показать любимой фотки с моего выпускного из школы. Вспомнила, что они должны быть где-то «ВКонтакте», в альбоме одной из моих бывших одноклассниц. Но у кого же? Даша? Вроде Даша. А фамилия?

И тут поняла, что я не помню ее фамилию! И даже не уверена, что правильно помню имя. И так не ее одну. Вообще все эти люди, которые меня окружали в школе, теперь словно смутные силуэты без деталей – от одного я помню фамилию, от другого только то, что он любил драться. Как его там звали? Кто знает.

А тогда, в мои 15—16 лет, когда я училась в школе, все эти люди были мегаважными. Я воевала с ними, я дралась, когда они обзывали меня «лесбухой» и «чокнутой». Я обещала одному молодчику набить морду на выпускном за его гомофобные выпады на каждом уроке. Я каждый раз вставала и говорила: «Попомни мое слово, Н. За это на выпускном я буду бить тебе морду».

Все развивалось по схеме Ганди. Меня игнорировали, надо мной смеялись, со мной боролись. Выводили с уроков, наказывали (меня, а не его). А потом, когда я потеряла всякую надежду чего-то добиться, я победила. Этот парень струсил и не пришел на выпускной. Даже аттестат забирал из школы не он, а его отец.

И этот папаня позвонил моей классной и спросил, не в школе ли я случайно, а классная попросила меня уйти (мы в этот момент с ней пили чай) «во избежание конфликтов». Мы столкнулись с этим папаней в дверях. Он отшатнулся от меня, как от чумы. Я повернулась к нему и сказала: «Теперь понятно, в кого ваш сын такой трус и гомофобный мудак».

Тогда все это было больно, тяжело и очень важно. Жизнь состояла из беспросветной борьбы за существование. Теперь это просто история, память. Которая (не без помощи психотерапии, правда) не болит и не чешется. Если бы у меня тогда была хоть какая-то надежда на то, что будет лучше!

Многое было бы так же: агрессивный отец, который орал, что сделает из меня настоящую женщину и выбьет «эту дурь» (скрывать я ничего не умею, увы), а если я не «исправлюсь» – то попаду в тюрьму или на панель. Были бы одноклассники, которые вели себя, как гомофобные уроды.

Была бы классная, которая сначала была на моей стороне, а потом шипела: «Не высовывайся», что значило: носи платьица и каблуки и не смей целоваться со своей девушкой вне школы (одна восьмиклассница встретила нас в парке, а потом разнесла сплетни). Многого не убрать, не перекроить и не исправить.