Читать «Баллада о Георге Хениге» онлайн - страница 11

Но что ты знаешь о жизни, Сильвия!

И Цанка, хоть и занимала одна целую комнату, была бедна. Ей тоже буфет заменяла прикрепленная к стене полка. Цанка была старая дева и совсем помешалась от одиночества и бедности. По нескольку раз на день она варила кофе по-турецки и звала Бойку — эту старую ведьму — гадать ей на кофейной гуще, предсказывать ей, когда явится суженый и увезет в фаэтоне с нашей улицы туда, где живут избранные — на улицу Обориште или Сан-Стефано... И прощай тогда, голытьба с улицы Искыр!

А частники, жившие в подвале?

Пекарь Йордан, чтобы заработать хоть какие-то гроши, продавал перед входом в свою лавку вареную кукурузу и рассчитывал только на праздники, когда какой-нибудь ленивой хозяйке понадобится купить слоеное тесто для пирога.

Столяр Вангел сидел с утра до вечера без работы и от скуки размазывал молотком по верстаку убитых им мух. Если случайно кто-то заказывал ему оконную раму, Вангел брал задаток и посылал одного из мальчишек с бутылочкой из-под лимонада в ближайшую забегаловку купить ему анисовой водки.

Придя за рамой, заказчик обычно заставал мастера неподвижно лежащим с остекленелым взглядом среди груды стружек. В таких случаях Вангела нередко били (под жалобное мяуканье нескольких ободранных кошек, обитавших в его мастерской).

Отец мой брал деньги взаймы у Роленского. Роленский брал деньги взаймы у моей матери, мать моя занимала деньги у Цанки, Цанка — у Фросы, Фроса — у Вражи. Муж Вражи Стамен пил вместе с Манолчо и брал у него деньги взаймы. Манолчо, едва успев протрезвиться, брал деньги взаймы у моего отца.

Деньги вращались по какому-то заколдованному кругу, все всегда были должны друг другу. Образовалась сложная, но стройная система взаимной зависимости. Случалось иногда, что у кого-то вдруг появлялись деньги. Тогда во дворе начинались Дионисиевы празднества. На общем столе появлялся жареный поросенок, пиво закупали ведрами. Роленский жарил на всех шашлыки. Йордан приносил теплые лепешки, даже мой похожий на мраморную статую отец играл на своей трубе любые мелодии, какие его просили.

До завтрашнего нищенского дня.

Отец возвращался домой усталый и молчаливый после спектакля, садился на стул и, положив голову на локоть, неподвижно смотрел в стену.

Мать, так же молча, поднималась из-за машинки, накладывала еду в тарелку и ставила перед ним. Он молча съедал две-три ложки и отодвигал тарелку. Она молча возвращала остатки в кастрюлю, вытирала стол и снова садилась за машинку. Чтобы мне не мешал свет, лампочку с одной стороны завесили газетой. Я молча лежал в темной половине комнаты, они молчали в светлой.

Стучала машинка.

Тень буфета пролегла между ними, и примирение было невозможно.

Поздно вечером в глубоком молчании пришивался последний воротничок, они гасили свет, молча раздевались и ложились на семейное ложе каждый в свой угол. В темноте ночи, в тишине комнаты начинался один и тот же диалог сначала тихим, потом свистящим шепотом: бедные мы, бедные... опять ты со своей бедностью, чего тебе не хватает... прекрасно знаешь, чего... опять ты про свой буфет... если б он был мой... откуда я возьму тебе буфет, знаешь ведь, что у нас нет денег на буфет... найди, должен найти… перестань... я пришел со спектакля... а я что, на вечеринке была, у всех женщин есть буфет... что, у Пепи есть, у Цанки есть, у Фросы есть... а я не Пепи, не Цанка и не Фроса... ах, вы благородного происхождения... вот именно, родители мои порядочные люди, если б я их послушалась тогда... вот бы и послушалась, а раз не послушалась, то молчи и спи... тоже мне, господин нашелся... спи, подумай лучше о ребенке... ты о нем много думаешь... скажи наконец, чего тебе надо... знаешь, чего... оставь меня в покое, ты меня с ума сведешь, с этим буфетом... я ведь у тебя не кожаное пальто или экипаж прошу, не прошу тебя водить меня по ресторанам, буфет прошу купить... прекрати или я ухожу!.. ну и иди к черту...