Читать «Возможность выбора» онлайн - страница 258

Сильвия бросилась к аппарату и нетерпеливо схватила трубку. Как хорошо, что Вильма вспомнила о ней! Сильвия начала поспешно извиняться — пусть Эрвин ее простит, зря она расстроила его такой нелепой просьбой. Вильма как ножом отрезала ее болтовню:

— Всю дорогу Эрвин ни слова не проронил. Был мрачен и вроде бы дремал, опустив голову на грудь. Я думала, что высажу его у парадного и уеду, но он велел мне зайти к нему. На лестнице все бубнил: надо же было твоей Сильвии выдумать именно это имя! Я, правда, знала, что в Канаде у него брат-близнец Михкель, но молчала — а, глупый каприз, не стоит обращать внимание. Сидим мы у него и молчим, будто чего-то ждем. Может, впервые за все время нашего знакомства мне было с ним неуютно, даже не по себе стало, почему-то мне казалось, что у него на уме что-то нехорошее. Веришь ли, Сильвия, я совсем растерялась и не знала, как себя вести. Не находила предлога, чтобы улизнуть. Сердце колотилось, я боялась, что Эрвин начнет грубить, а то и сквернословить. Случается, что вот такие с виду уравновешенные люди вдруг безобразно взрываются. Страшно как я страдала, но и злилась все больше и больше. Сижу в кресле как парализованная и не знаю, что делать. Тебе ведь известно, я никогда не страдала отсутствием инициативы, но тут словно окаменела от ужаса: наверное, Эрвин меня загипнотизировал. В паническом страхе я вцепилась в подлокотники кресла — вдруг он прикажет, и я как дура выпрыгну в окно.

И тут громко зазвенел дверной звонок. Слава богу, подумала я, вот оно, избавление! Кто-то пришел, теперь-то жутких сцен не будет. Эрвин исчез в прихожей, меня стало помаленьку отпускать. Я принялась искать, чем бы заняться, накрасила губы, собралась закурить. Вдруг Эрвин как закричит: Вильма, иди скорее, я не могу прочитать! Я со всех ног в прихожую — у Эрвина в руках трепыхается телеграмма… Я принесла ему из кухни холодной воды, отвела в комнату, усадила и только после этого стала смотреть, что за телеграмма. Международная, из Торонто. Короткое сообщение на английском языке: брат-близнец Эрвина Михкель скончался от инфаркта. Мой брат, мой брат, — стонет Эрвин, а лицо аж побелело. Я ему валидол, хотела успокоительного дать, он слабо так отмахивается, и я с ужасом вижу — совсем мужик готов. Я положила его руку себе на плечо, кое-как подняла на ноги, довела до дивана, — бог ты мой, какой же он оказался тяжелый, я чуть не надорвалась. Расстегнула ему что только можно, похлопываю его и поглаживаю, он будто бы и не замечает ничего. Дыхание прерывается, мне жутко сделалось. Я настаиваю — давай вызовем врача! А он возражает, говорит, что ему уже лучше. Мне ничего не оставалось, как придвинуть кресло к дивану, сижу и держу его за руку, авось пройдет. Весть-то и впрямь жуткая. Эрвин так любил своего брата, всегда, как письмо придет, оживлялся, пересказывал мне его содержание. Успехи брата приводили его в состояние эйфории, со мною он становился таким ласковым, прямо-таки таял и все хвалил меня: какая я молодчина, какая деликатная. Письма брата излучали радость, и частица ее доставалась и мне. Его брат возглавлял какую-то строительную фирму, в последние годы строил гостиницы в Аргентине, Эрвин перечислял города с экзотическими названиями, где побывал его брат. Мы парни крепкие, хвастался Эрвин, говоря о брате, и похожи как две капли воды. В будущем году Эрвин собирался снова съездить к брату в гости. Когда он в последний раз был в Торонто, они валяли дурака как мальчишки. Михкель купил им обоим совершенно одинаковые костюмы, рубашки, галстуки, туфли, провел Эрвина через пожарный вход в кабинет и посадил его за свой стол. А сам спрятался в прихожей в нише. Эрвину он наказал: всем, кто ни зайдет, отвечать коротко — извините, сейчас я занят. Когда сослуживцы выходили из кабинета, Михкель шел им навстречу. Люди страшно пугались, приходили в замешательство, иные дамы с визгом убегали к себе в отдел и несли чушь вроде того, что появилось привидение. Михкеля эти розыгрыши ужасно веселили, почтенный джентльмен едва не прыгал от радости — наконец-то можно повеселиться как в детстве! Зато в детстве он терпеть не мог, когда мать одевала их с Эрвином одинаково.