Читать «Горение» онлайн - страница 32

– Кто нашим газетам верит, Владимир Иванович?

– Отсюда, снизу, – раздражаясь, а потому становясь более откровенным, ответил Шевяков, – конечно, мало чего можно сделать в общеимперском, так сказать, плане. А из Санкт-Петербурга – можно!

– Как туда попасть?

– При помощи дел! Много вы дел за последние годы помните? Много открыли организаций? То одного берут, то другого, а организация социал-демократов существует! И будет существовать, доколе не охватим! Дай мы два-три громких дела – позовут в столицу, это уж мне поверьте, там есть кому поддержать! Но сначала нужны дела, построенные на новой идее! Ну, как – согласны?

Глазов сунул деньги подполковника – купюры старые, трухлявые, как заигранные карты, – в карман:

– Расписку писать или слову поверите?

Шевяков дождался, пока Глазов застегнул пуговицу на френче, и ответил:

– Расписку вы мне на двести рублей выпишите, Глеб Витальевич, это деньги не из секретного фонда. Я их на «Мстителе» и «Графе» год экономил.

Подполковник рассчитал так: ежели Глазов пуговицу на кармане застегнул – неудобно будет взрослому человеку, да еще из господского сословия, торговаться, как купчишке безродному. Тот, кто из мещан, обостренно чувствует барство, не любит его, хоть к нему сам стремится, понимая в глубине души, что никогда спокойной этой холености ему не достигнуть.

– Где ж вы собираетесь мою расписочку хранить? Дело заведете? «Мною заагентурен поручик охраны Глазов»? Во имя кого? Здесь чужим интересом пахнет, Владимир Иванович, – прищурливо закончил Глазов, но к карману все же не потянулся.

7

– Да, – говорил возница, посмеиваясь в прокуренные усы, – и вижу я, как вон за той корягою стоят трое: худые, аж щеки провальные, бородами к глазам пообросли, а таиться в лесу не могут. Дурень не поймет – беглые политики. Я что жа, я глазом не повел, будто и не зрел их, песню с пьянью затянул и лошадку кнутовищем погладил…

– А отчего решил, что политики? – спросил Сладкопевцев. – Может, грабители?

– И-и-и, барин, – рассмеялся возница, – рази грабитель станет за корягой таиться? Он – поперек тракту и в руке нож – куда денешься? Бери чего хошь, только детей сиротами не оставляй.

– Ну, запел ты песню, – продолжал Сладкопевцев, – а дальше что?

– Как чего? К становому, понятное дело. Так и так, говорю, они за корягою стоят.

– Так вон их здесь сколько, коряг-то? – заметил Дзержинский.

– А мы все тутошние переходы знаем, барин, – ответил возница. – Нам друг дружке не к чему размусыливать, какой коряг и где: я кнутовищем-то поведу, становой сразу бердача в охапь – и пожарил верхами. Глянь – ведут политиков через два часа. Мне – алтын и водки полбутыли. Да… А раз, помню, за мостом русалку видал…

Дзержинский и Сладкопевцев переглянулись.

– Еду я, значится, с моста, на берегу лежит баба, а у ней заместо ног хвост, как у быка длиннющий, а на кончике в жгут закрученный. Морда – на загляденье, и брови вразлет, тяжелые брови, глаза волокливые, с причудиною, руки полные такие, мякенькие. Ладно… Остановил я лошадку и говорю ей, что-де, мол, ползи ко мне, хлебушком накормлю, молока дам. У ей голос медовой, волоса длиннющие, она мне и отвечает: «Я ползти посуху не могу, ты ко мне подойди, на руки подымь и к себе в сено занеси, тогда я согласная»…