Читать «Горение» онлайн - страница 24
Юлиан Семенов
– Дзержинского мне достаньте.
В Якутии было раннее утро, а в Варшаве день уже кончался, и зажигались огни на Старом Мясте.
Винценты Матушевский медленно прихлопнул крышку часов, сунул их в карман пиджака и задумчиво сказал своим спутникам – Софье Тшедецкой, Станиславе Кулицкой и Мацею Грыбасу, типографу, профессионалу от революции:
– Если Юзеф получил наш паспорт и деньги на проезд, значит, уже в пути.
Станислава постучала костяшками пальцев о дерево. Заметив это, Мацей Грыбас положил свою большую, сухую ладонь на руку девушки:
– Не волнуйся. Получил. Я сердцем чувствую.
Обернувшись, Винценты сказал половому:
– Четыре чая и рогаликов, будьте любезны.
– Господи, – вздохнула Софья, – только б получил…
– Не вздумай при нем произнести слово «господи», – улыбнулся Грыбас, – он не жалует ксендзов и может посчитать тебя скрытой клерикалкой – с его-то бескомпромиссной открытостью.
– А мне говорили, что он в юности хотел стать ксендзом…
– Пилсудский тоже хочет стать социалистом, – ответил Винценты.
– Нет, а правда, Юзеф хотел быть ксендзом? – продолжала спрашивать Софья.
– Правда. А когда понял, что возлюбленная, тоже гимназистка, равнодушна к нему, решил стреляться.
Матушевский покачал головой:
– Любовь к работе революционеров неприложима.
– Винценты, – сказала девушка, – если вы когда-нибудь скажете подобное моим подругам по кружку, вам перестанут верить.
– Да?
– Да, – убежденно ответила Софья. – Навсегда.
– Почему? – спросил Грыбас.
– Потому что революция – это любовь.
– Якуб очень смеялся, – сказал Винценты, вспомнив свою последнюю встречу с Окуцким, – когда я сказал ему, что ты организовала кружок из модисток.
Красивое, ломкое лицо Софьи Тшедецкой ожесточилось: бывает особая грань духовного состояния, когда человек меняется в долю мгновения.
– Видимо, в Якубе не изжиты до конца черты врожденной буржуазности, – медленно сказала Тшедецкая, – и мне очень горько слышать, как спокойно ты передал мне о его смехе: если модистка – то, значит, всенепременно публичная девка?!
– Софья, можно и нужно сердиться на Якуба, – шепнул Грыбас, – только, пожалуйста, не так громко: Окуцкий – плохо пошутивший друг, а здесь могут сидеть хорошо шутящие враги.