Читать «А. Разумовский: Ночной император» онлайн - страница 4

— Пади-и… в гроб тебя до могилы!.. — с левого краю кожаного козла.

Еще крик лихой не успеет затихнуть, как с правого:

— Пади-и… в Господа и в дороженьку твою мать!..

Хутора сплошным частоколом проносились. Хохлацкие мазанки пыльным смерчем разваливало на стороны. Где пролетала золоченая карета — там пропыленноё солнце лишь освещало Божий свет. Безлюдство оставалось. Нехристь окаянная. Пустота. Мертвая пустыня.

Странно, что еще сам шлях не уносило!

— Па!..

— …ди!..

Упал с запяток один слуга, вынесло на обочину другого — кому идти? И — как идти? Все равно не догнать лихой шестерик.

Только клик непотребный на обгон по шляху:

— Па!..

— …и-и…и-и!..

Вслед за слугами свалился левый кучер; тем же порядком и правый.

Но карета чего ж?..

Карета продолжала свой смертный бег.

Высшие силы несли ее. Последние силы, Господние.

Единственный пассажир, при всех звездах, крестах, голубых и прочих лентах, сквозь марево золоченого фельдмаршальского мундира потери слуг и кучеров совсем не ощущал. Эко диво! Не такие с его запяток валились. Таковские! А его житейская карета продолжала нестись вперед.

На толстых, воздушных пуховиках тряски не чувствовалось. Подвесные рессоры гасили всякий посторонний толчок. Живи на счастье… самым упокойным сном!

Но шлях-то, шлях?..

Он вдруг потерял безлюдье. Навстречу лениво двигалась пара волов; с какой-то допотопной телегой. И кучера не кричали: «Пади!», и слуги запяточные не поднимали панику. Шестерик и без слуг, и без кучеров летел на крутолобые рога.

«Да что же это такое, Господи?! Я маршал или не маршал? Я граф или не граф?»

Выходило, что нет. В переднем окне лишь мерно ходили крупы его вороных. Беспечно колыхались красные султаны на гривах, волосок к волоску расчесанных на графских конюшнях. Но к чему это парадное великолепие? Сейчас, вот сей же час они взлетят быкам на рога!..

Он попробовал открыть боковое окно и самому крикнуть спасительное: «Пади!» Окно не открывалось. Заросло какой-то многолетней накипью. Сквозь стены, золоченым бархатом обитые, слал свой предостерегающий клич — его не слышали. Может, и голоса не было.

Волы, подгоняемые босоногим, сопливым хохленком, — о десяти каких-то годах, — надвигались своими слюнявыми мордами, подпиленными, но все равно страшными рожищами, а черкесского вида хохленок их пятками в жирные зады и знай покрикивал:

— Цоб цоби!

Вот этот ленивый, как все тут, окрик пробивал кожу и бархат кареты. А маршальское «Пади!» не могло пробиться. Рожища напирали неумолимо. Голая пятка вышибла переднее окно, и хохлацкий, по молодости еще неустоявшийся голос повелел:

— Геть отседова! До моей тележины. В карете, можливо, я сам пиеду.

И он, маршал и граф, мигом перелетел сквозь разбитое окно, поверх воловьих спин, прямиком в телегу. Хоть на солому, и то хорошо.

Думал, ткнутся волы рогами в какой-нибудь забор и остановятся. Но они вопреки всякой природе взяли в галоп. Вот вздыбились и взлягнули ногами. Все выше, все быстрее. «Швыдче!» — пришло ему на ум забытое, детское слово: ни возмутиться, ни удивиться не успел. Волы скакали что твой шестерик! И он, босоногий и беспечный, утирал полой холщовой свитки залепленное потной пылью лицо и сквозь жаркую истому покрикивал: «Цоб цоби!»