Читать «А. Разумовский: Ночной император» онлайн - страница 281
Аркадий Алексеевич Савеличев
— Ты свидетель, Михайло Илларионыч: чту великую любовь государыни. За ее императорское величество!
При ярком пламени камина серебряные кубки опалило золотом. Стоя, выпили друзья-приятели…
Но друзья ли отныне?
Так и не садясь, Алексей Разумовский подошел к бюро и отпер боковой неприметный шкафчик. Оттуда он достал резную, инкрустированную золотом и драгоценными камнями шкатулку. Постоял над ней, не замечая, что выставляет гостю зад. Потом сдернул с шеи, по-домашнему не отягощенной шейным платком, нательный крест. С изнанки на его широком золотом скрещении был потайной кармашек. Алексей вынул маленький ключик и отпер шкатулку. Там лежали разные бумаги, но он взял голубой пакет, перевязанный алой шелковой лентой, концы которого скрепляла сургучная печать. Когда Разумовский оборотился, Воронцов понял, где он встречал такую печать: на личных посланиях Елизаветы. При обычных делах кабинет-секретарь пользовался другой печатью.
Когда Алексей Разумовский сделал шаг к камину, Воронцов, потрясенный и скрытым удовольствием, и ужасом, хотел его остановить… но не смог, лукаво не захотел. Чему бывать — того не миновать!
Алексей Разумовский поцеловал красную сургучную печать и со словами: «Все, Елизаветушка, прости меня!» — метнул в камин.
Жаркое пламя лишь на секунду взбилось новыми искрами — и продолжало с прежней жадностью пожирать уготованный для того дуб.
Крепче ли дуба человек?..
X
Можно было бросить в камин завещание Елизаветушки; вместе с тем и церковное письмозаручение батюшки приснопамятной перовской церкви, — но как выбросить себя-то, нынешнего?
Алексея свет Григорьевича мотало от Петербурга до Москвы и обратно. От Аничкова моста до Гостилиц, до Перова, до тихого Покрова.
Церковка сельская обратилась в благопристойный храм. Умер старый батюшка; новопоставленный чтил старательно переданный ему завет. За версту графа Алексея Григорьевича с хоругвями встречали. А ведь не святой. В искушение бросало — покрасоваться. За что такие почести? Деньги он на свой поместный храм давал, но не больше же.
На старом месте была церковь, со всеми старыми стенами. Но у нее появились новые приделы, новые кресты, даже новые паперти — стало два входа, летний и зимний. Только нищие все те же; они тягуче канючили:
— Подай, брате, Христа ради копеечку!..
Не понимали, с чего им такое счастье — не копеечки, а золотые ефимки. С тихой христианской просьбой:
— Помолитесь за рабу Божию Елизавету. За рабу Божию Настасью.
Пусть и матери там, в Лемешках, вспоминается…
Но Алексей только одну ночку ночевал в Перове. Больше не мог. Гнули его к земле воспоминания. По-хорошему, так очень хорошие. Но что с того? Все равно душу раздирали…
Имение как имение, есть управляющий, который, в случае чего; пойдет под кнут. А куда ему-то, хозяину, идти? Под какие кнуты?
Некоторое время он перебивался в своем доме на Покровке — ведь везде у него были свои дома, — но опять же воспоминания… о пожаре, о пребывании здесь Елизаветы.
Нет, в Москве тяжело…
Малороссию он забыл, Москва страшила слишком молодыми воспоминаниями — что оставалось?