Читать «Котел. Книга первая» онлайн - страница 121

Николай Павлович Воронов

У него, у Андрея, бабушкина ревность вызывала негодование, а Люська, та презрительно фыркнет: «Невежество. Непроходимое!» — будто действительно и обсуждать-то нечего. У отца, у того внезапно замасливались губы, как после блинов, которые он ел, накручивая на них вязкую сметану. С шибко сытым довольством он наклонял голову, вертел ею, не замечая, как щетинки подбородка цепляют за отвороты рубашки, даже выдергивают нитки, ну прямо наподобие крючков-заглотышей. «Вечное чувство на то оно и вечное…» — приговаривал он.

Иван, когда при нем бабушка Мотя выказывала ревность, после старался втолковать Андрею, что ревность — оборотная сторона любви. Не то чтобы он  п о п р а в л я л  его отношение к бабушке, нет: убеждая в чем-либо кого-то, он выверял точность своих выводов. «Взять монету, — говорил он, — доходчивость для собеседника должна была быть куда большей доходчивостью для самого Ивана, — она сразу с орлом и решкой. В численнике я чье-то изречение вычитал. Запоминать цитаты не в моей натуре. Цитата вроде ошейника. Хоть раззолотой, кованый там, червленый ошейник, не ты идешь, тебя ведут, хошь не хошь. Собственным умом желаю жить. В изречении смысл: ревность-де пережиток прошлого, кто, мол, ревнует, тот не хочет счастья любимому человеку. Бесстрастное изречение. Любовь и ревность обоюдны. Любовь — орел, ревность — решка».

Ни разу Андрей не догадался спросить у Ивана, почему в таком случае мать не ревнует отца к бабушке. Теперь бы спросил.

Подумавши так, он, к своему удивлению, не ощутил вины перед Иваном. Зять спокоен за него, потому что уверен в нем. Что с Андреем ничего плохого не стряслось и не могло стрястись, он всем в семье сделал убежденное разъяснение, которое, кроме Люськи, навряд ли кто воспринял всерьез. Мать, пока не увидит Андрея живым-здоровым, не утешится; бабушка может сказать Ивану: «Не нуди, Ваньша», — и молчать будет до возвращения (от расстройства на нее нападает то колотун, то молчун); отец, как бы скверно ни был настроен, все равно  в д а р и т с я  в кураж: «Эк, курфюрст, борзо рассуждаешь! Не зря в колхоз не возвернулся: по развитию. В доменщики — это пересадка. Из доменщиков ты прямиком в лекторы. Поздновато, верно, родился. Придется позаочничать на историческом факультете. Обходились, обходились без образовательного ценза — сызнова кажи корочки. Жизнь вроде лошади: стремится на торный путь. Да и человек. Для блезиру похорохорится насчет нехоженых путей. Вообще-то ты лектор готовый! На все вероятные вопросы дашь ответы. Зачем лаптем щи хлебать, коль за онучу заткнута ложка из первостатейной липы?»

Почти всегда бывало так с Андреем: вокруг мучительного переживания, как вокруг луны в ненастную ночь, какие только миры не создавались, не клубились, не затаивались!