Читать «Том 4. Солнце ездит на оленях» онлайн - страница 278

— Нет, нет! — запротестовала Ксандра. — С меня довольно, здесь больше я не останусь.

— Почему?

— Устала. Надорвала здоровье. У меня без призора старенькая, больная мать. И вообще я взялась за непосильное. Сделать все, что надо, мне не хватит жизни. Пусть вместо меня придет другой, более способный. А я на Волгу, там мне больше подходит. Я дала слово маме, что вернусь.

— Зря обнадежили маму, — перебил Ксандру Крушенец. — Но вы — свои люди, сочтетесь.

— Я отдала Северу чуть ли не двадцать лет. Неужели мало?

— В том и дело, что это очень хорошо, очень ценно. Потому и невозможно отпустить вас. Никто новый не сравнится с вами: ему для этого надо проработать, как вы. Устала — надо отдохнуть. Подорвала здоровье — надо полечиться. Маму взять к себе. И потом, разве вы одна живете раздельно с мамой? Миллионы живут раздельно с мамами, женами, детьми.

— У них, наверно, особые условия — солдатчина, война…

— И у нас война с вековой отсталостью, за светлое будущее. Согласен, что вам трудно. А убегать от трудностей никогда не бывает почетно, всегда малодушно, позорно. Не убегать надо, а побеждать наши северные трудности, укореняться, укрепляться здесь. К примеру, не к огурцам и картошке надо ездить с цингой, а уметь здесь развести все, чего боится цинга — молоко, овощи, витамины, — выжить ее с Севера, чтобы и в памяти не осталось. Видите, сколько еще дела?!

— Вы и молочное и овощное хозяйство хотите возложить на учителей. Не слишком ли! — упрекнула Крушенца Ксандра.

— Пропагандировать все хорошее — обязанность учителя. В способах не стесняем, хоть делом, хоть словом. Тут строится новый мир, а вы от него бежать… — Крушенец опять сделал намерение разорвать заявление Ксандры. — Можно? Или вы сами?

— Я подумаю.

— Что же не зайдете к нам домой? — перевел Крушенец служебный разговор на частный. — Знакомы, кажется, достаточно хорошо. Заходите! Познакомлю с женой.

— Мы давно знакомы.

— То — с Людой. Теперь у меня другая.

— А Люда?

— Не сошлись характерами, развелись. Я, как видите, оказался упрямым северянином, а она — поденкой. Попорхала тут, поклевала законно и незаконно, набила сундуки, прославилась, аж невмоготу мне стало, и я подал на развод.

Ксандра вышла от Крушенца в состоянии, похожем на то, с каким уходят с качелей: голова покруживалась, ноги неуверенно ступали на землю. Все еще казалось, что она продолжает качаться, только не меж землей и небом, а меж «уехать» и «остаться». Ей уже под сорок лет, и если оставаться, то надо будет забросить всякие думы о перемене жизни, о перемене мест, значит, навсегда остаться лапландской учительницей. А уехать — значит ославить себя, как Люда: скажут «поденка, охотница за длинным рублем, попорхала, поклевала и улетела».

Вся ушедшая в себя, вся занятая раздумьем, остаться или уехать, Ксандра долго бродила по городу. Со стороны моря дул осенний северян. Ксандре стало знобко, надо было погреться. От гостиницы она ушла далеко и погреться завернула в порт. Там от кораблей, пришедших из Африки, Италии, будто в самом деле веяло теплом. У Ксандры прошла зябкость, исчезло чувство заброшенности. Пусть она далеко-далеко от родной, теплой, доброй Волги, за краем света, где долгая полярная ночь, а дни часто сумрачны, похожи на вечера, но здесь бывают корабли из вечно сияющих солнцем, прекрасных стран…