Читать «Юнармия (Рисунки Н. Тырсы)» онлайн - страница 52

— Ну, Леонтия теперь никто не забудет. Памятник ему нынче казаки поставили.

Глава XVII

САПОГИ ПОД РАСПИСКУ

Дня через три-четыре после похорон Леонтия Лаврентьевича Андрей поздно засиделся у нас и остался ночевать.

Вечером я, Васька и Андрей примостились на крыльце и разглядывали на небе звезды. Мы высматривали Большую Медведицу. Андрей, вытянув руку, показывал на небе ковш, но я, как ни старался, не мог его разглядеть. Тогда Андрей взял мою руку и стал водить ею по воздуху.

— Вот дерево — видишь? Сбоку труба — видишь! Так ты смотри между деревом и трубой. Ну вот. Теперь веди руку вверх. Видишь?

Я молчал.

— Видишь ковш? — снова спросил Андрей.

— Ничего, Андрюша, не вижу.

Андрей разозлился и опять ткнул моим пальцем вверх. В это время калитка скрипнула, и во двор, осторожно ступая, вошел какой-то парень. Он остановился посреди двора и тихо позвал:

— Гришка… Андрей…

— Сенька!… — так и задохнулся Андрей и вскочил на ноги. — Откуда?

— От наших, через фронт ходил, — сказал Сенька.

Мы даже рты разинули.

— А мы думали, тебя убили давно, — сказал Васька.

— Нет, жив покуда.

— А отца нашел? — спросил Андрей.

— Нашел. В Курсавке он.

— А у нас тут что делается! — громко зашептал Васька. — Делов целые горы. Идем за погреб, там разговаривать будем.

Мы пошли за погреб. Васька все время забегал вперед, ощупывал Сенькины карманы, отворачивал полы его пиджака.

— Да что ты меня рассматриваешь, словно куклу фарфоровую?

— Тоже, загордился! Посмотреть нельзя? Да? — сказал Васька.

— Да чего ты ищешь-то?

— Маузер смотрю или бомбы там…

— Ну, смотри, смотри, — басом сказал Семен. — Все равно — ничего не видно. Темнота, хоть глаз коли.

Мы уселись на скамеечке. Андрей чиркнул спичкой. Пока она горела, мы рассматривали Семена.

Семен стал как будто больше и шире в плечах. Лицо у него погрубело и обветрилось. Он был в пиджаке, сшитом из солдатской шинели, в ватных штанах и здоровенных красноармейских сапогах.

— Ты где же сапоги такие достал?

— Выдали. В Красной Армии.

— Как выдали? — удивился Андрей.

— Да так! Под расписку. Покуда сношу.

Семен вытащил из кармана красноармейскую махорку. Мы закурили.

— Махорку тебе тоже в Красной Армии выдали? — спросил я.

— И махорку. Там всем красноармейцам по две пачки дают.

— Да ты разве красноармеец?

— Мы вместе с отцом служили. Я, брат, и на броневике был.

— На броневике?

— Ну да.

— Да говори толком, по порядку все, — не утерпел я. Сенька уселся на камне поудобнее, откинул полы пиджака и стал рассказывать:

— Помните, вы меня на станции встретили? Казаки меня тогда сцапали и домой потащили. Ну вот, поколесил я с ними по всему поселку… А потом, нечего делать, домой привел. Мать плачет. Надька, Катька пищат. А казаки меня лупят. Вот пощупай.

Мы все по очереди пощупали длинный рубец над ухом у Сеньки.

— Ну, а потом что было? — спросил Васька.

— А потом перестали бить. Перевернули весь дом вверх дном и ушли. Ну, я и решил. Дай, думаю, я вам покажу — к отцу уйду. И ушел. Сперва вышел на Бондаренкову будку, потом свернул влево. По балке шел. Ночевал у путевого сторожа. Так, мол, и так, говорю, дядя, пусти ночевать. Он пустил. А сам всю ночь посматривал, сплю я или не сплю. А мне что ж? Я спал по совести. Утром он у меня спрашивает: чей да как, да куда идешь? Иду, говорю, к своему отцу. Отец мой тоже путевой сторож, как ты, только служит он за Курсавкой, на четыреста тридцать четвертой версте. А я, говорю, учился в Невинке и вот теперь домой попасть хочу, потому что с голоду сдыхаю. Он меня верст шесть сам проводил. Прошли вместе будочные посты, а дальше я один пошел.