Читать «Имя женщины – Ева» онлайн - страница 62

Ирина Лазаревна Муравьева

В восемь часов утра они стояли перед домом на Беговой, в котором жила ее мать, и прощались.

–  Я сразу тебе напишу, как приеду.

–  Да, да. Только сразу. Конечно.

–  Я скоро вернусь.

–  Да. Конечно. Вернешься. Иди, уже поздно.

–  Ты мне обещаешь?

–  Да. Я разведусь.

–  Мы поженимся, правда?

–  Конечно. Но ты опоздаешь, иди.

–  Люблю тебя, слышишь?

–  И я тебя. Очень. Ну, Гриша, иди.

–  Ты что, гонишь меня?

–  Но ты опоздаешь!

–  А может быть, я и хочу опоздать?

Она прижалась лицом к его рукаву, и Фишбейн поцеловал ее волосы, пахнущие той травой, которая помнила их еще долго, и даже когда посторонние люди глубокой и сумрачной осенью шарили по этой траве и искали грибы, она – уже темная, мокрая, скудная – пыталась шепнуть этим людям, что знает, какая бывает любовь на земле.

Часть III

1

Как же он забыл? Ведь Эвелин знала, когда они возвращаются, и собиралась встретить его в аэропорту вместе с Джонни. Как же он забыл, что в последнюю минуту продиктовал ей номер рейса и время, и она аккуратно записала это в свою крохотную книжечку маленьким карандашом, прикованным к этой книжечке золотистой цепочкой?

Самолет приземлился. Очень хорошенькая стюардесса с немного испуганной ярко-красной улыбкой на маленьком холодном лице стояла рядом с пилотом у открывшейся низкой и круглой двери, к которой была приставлена лестница.

–  Thank you, gues, – сказал Фишбейн им обоим. – I wish you could take me back to Moscow!

Они улыбнулись на милую шутку.

Его жена, тоненькая, в светло-серой шляпке, низко надвинутой на ее прозрачный высокий лоб, в сером платье с короткими рукавами, ставшая намного выше от каблуков своих очень дорогих туфель, держала за руку Джонни, на лице которого была свежая царапина и след от только что съеденного мороженого. Вслед за паническим желанием провалиться сквозь землю Фишбейн почувствовал смирение: они ждали его и нужно было собрать всего себя, растерзанного последними днями в Москве, прожитыми так далеко от этой женщины и этого ребенка, что им даже не было места не только что в совести, но даже в памяти. Эти несколько минут, пока он смотрел на них, заслоненный чужими спинами и затылками бестолково протискивающихся куда-то людей, решили все: он должен быть прежним, пока любовь к Еве не выльется в факты, которые больше не нужно скрывать. Тогда он все скажет. Тогда будет легче. Ему не пришло в голову, что это смирение не есть что-то новое, внезапно изобретенное только им, а есть результат того же спасительного механизма, той же щедрой мимикрии, следуя которой бабочка Limentis archippus приобретает все черты и окраску другой бабочки Danaus plexippus только потому, что Danaus plexippus имеет отвратительный вкус и не привлекает к себе прожорливых и хищных насекомых.