Читать «Княгиня Екатерина Дашкова» онлайн - страница 26

— Твоя правда: ни пути, ни дороги, одни утки в луже, как мы с тобой в слободе. Неужто вся жизнь так и пройдет?

…От ветра ставень застучал. Листьями в окошко ударило. Дождь без роздыху. Сада при доме нету. Не разводила. Думала дворец построить. Тогда уж и с садом. Петруша Трезин — отличный архитект, батюшкин крестник, все бы в лучшем виде придумал.

Всего три года с матушкиной кончины прошло, а вон как все повернулось. Что строить — жить не на что. Копейки, копейки… Спасибо Маврушка Шепелева все заботы на себя приняла. Простыни считает. Скатерти вычинивать велит. Часами с Романом Воронцовым шепчутся, Бог весть как изворачиваются. Роман Ларионыч всему голова. И с бабами столкуется, и застолья не испортит, и деньгами, когда невмоготу, выручит. Кабы не они, подумать страшно…

— Наконец-то о деле задумалась! Наконец-то вокруг огляделась. Дочь императорская, цесаревна российская, великому Петру единая наследница — и в слободе, Богом забытой, молодость коротает. Над лужей вонючей. Тут уж ничего не скажешь: как не возмутиться, как сердцем не растревожиться!

— Опять за свое, Мавра Егоровна. Отпусти душу на покаяние. Не хочу о престоле думать, сердце зазря крушить.

— Это как же зря-то? Почему зря? От людей укрыться порешила, Елизавета Петровна? Нетути, матушка, нетути. Не судьба для цесаревны. В порфире родилась, за порфиру и стой — предопределение тебе такое. На простых людей не гляди — неровня ты им.

— Ничего от жизни не хочу, только самую малость; мир да любовь.

— Ишь ты, какая малость! Запамятовала, матушка, как сердцем к Бутурлину, к Александру нашему Борисычу, повернулась, думать о нем начала. Велик ли грех? Так ведь племянничек с любимцами своими, как свора собачья оголтелая, накинулись: Борисыча побоку, за тобой догляд вдвойне.

— Так и не в царских семьях случается: не показался царю.

— Не показался. Околесную, прости Господи, Елизавета Петровна, несешь. Известно, под венец с ним не идти. Так — сердцем погреться. Ан нельзя: вдруг заговор какой. Судьба у тебя высокая.

— Да уж, высокая. Выше некуда. Ну, Бутурлин знатный, образованный. У батюшки любимым денщиком был. Морскую академию кончил. В моем штате камергером был, а чего на Алексея Яковлевича накинулись? Кажись, радоваться бы им, что такой цесаревне подвернулся. Чин — самый малый. Имения, почитай, никакого. Только собой пригож, Бутурлину не уступит. От зависти одной бабьей Анна Иоанновна в Сибирь его заслала. Господи, сколько времени прошло, все едино так к сердцу и подкатывает: где он, мил сердешный друг, каково-то ему в сибирских вертепах?

— А и на черта бы смахивал, императрице все равно. В армии Шубина и при малых его чинах любили, значит, через него усмотрели ход от тебя к солдатам. Сама не хуже моего знаешь. Зря толкуем: ушей стенам и здесь не занимать.

— За цесаревну свою, болезный, поплатился. Не знал, голубчик, что как на охоте встрелись, в чистом поле, бежать бы ему, бежать без оглядки.

— От судьбы не убежишь, матушка. Зато будет бедолаге что вспомнить. Кому еще счастье такое выпадет, честь такая — сердце цесаревнино сокрушить.