Читать «Борис Рыжий. Дивий Камень» онлайн - страница 76

Илья Зиновьевич Фаликов

«Поэзия должна быть странной…»

«Вот в этом доме Пушкин пил…»

В гостях

Другу-стихотворцу

«Под чёрным небом Петербурга…»

Первый удар

«Над саквояжем в чёрной арке…»

«Рейн Евгений Борисыч уходит в ночь…»

1998:

«Разломаю сигареты…»

Из биографии гения

Стихи уклониста Б. Рыжего

Петербургским корешам

А. Пурину при вручении бюстика Аполлона и в связи с днём рождения

Сентиментальное послание А. Леонтьеву…

1999:

«На фоне гранёных стаканов…»

Сорок два стихотворения? Возможно. Что-то еще есть наверняка, но затерялось среди массы строк на иные темы. Да и те стихотворения, что перечислены здесь, во многом взаимонабросочны, перетекают одно в другое. Стоит взглянуть в этом свете на такую вещь, как «Музыкант и ангел»:

В старом скверике играет музыкант, бледнолицый, а на шее — чёрный бант. На скамеечке я слушаю его. В старом сквере больше нету никого, только голуби слоняются у ног да парит голубоглазый ангелок. …Ах, чем музыка печальней и страшней, тем крылатый улыбается нежней.

1995, август

Это определенно набросок, этюд, эскиз, невольная заготовка будущего стихотворения «Над саквояжем в чёрной арке…». И музыкант (саксофонист), и черный бант — те же. Только сквер заменен парком да ангелок-голубок не перелетел в другое стихотворение. Питерские стихи Рыжего, ограничься он ими, не дали бы русской поэзии нового, удивительного пополнения. На этом уровне, за исключением двух-трех-четырех вещей, умели писать относительно многие талантливые стихотворцы — легко и даже вдохновенно. Были ведь «ленинградская школа» и ее наследники.

За всем этим должно было последовать другое, абсолютно свое, что исподволь и произошло чуть позже. Был освоен инструментарий, выражающий прямое восхищение красотой бытия. Была найдена та нота, звучание которой гармонизировало контраст двух бургов, Екатерины и Петра, двух картин действительности. Без петербургского пласта не состоялась бы миссия певца окраины. Правда, написанное позже высвечивает и приподнимает ранние опыты.

В общем и целом все это — элегическая акварель, и все эти стихи можно собрать в книгу или как минимум в цикл — жанр, в котором повторы естественны и законны. Только в «Бледном всаднике» автор демонстрирует бурную ритмику, помесь Брюсова с Бродским (кстати, поэтов родственных по силе рацио над словесным потоком), остальное — легкая печаль, тоска по красоте, любви и гармонии. Таково было внутреннее состояние молодого жильца академической гостиницы на улице Миллионной, два-три раза в год наезжающего в город на Неве.

Есть такие стихи у Рыжего — «Дружеское послание А. Кирдянову»:

С брегов стремительной Исети к брегам медлительной Невы я вновь приеду на рассвете, хотя меня не ждёте Вы. Как в Екатеринбурге скучно, а в Петербурге, боже мой, сам Александр Семёныч Кушнер меня зовёт к себе домой. Сам Алексей Арнольдыч Пурин ко мне является с дружком — и сразу номер мой прокурен голландским лучшим табаком. Сам Александр Леонтьев, Шура, с которым с детства я знаком, во имя Феба и Амура меня сведёт в публичный дом. Меня считаете пропойцей вы, Алимкулов Алексей, мне ничего не остаётся, как покориться форме сей. Да, у меня губа не дура испить вина и вообще. Всё прочее — литература. Я вас любил, любовь… Еще: что б вы ни делали, красавцы, как вам б страдать ни довелось, рождённы после нас мерзавцы на вас меня посмотрят сквозь.

1998