Читать «Записки Александра Михайловича Тургенева. 1772 - 1863.» онлайн - страница 130
Александр Михайлович Тургенев
Был-ли тот день, когда Бестужев говорил ея величеству, понедельник,—в который Елизавета не соизволяла ничего начинать и ничего делать, следуя преданиям суеверия, что понедельник день архангельский и что начать что-либо в понедельник — в том не будет добраго успеха; если в понедельник случится какая-либо неприятность, то в продолжение всей недели будет следовать беда за бедою,—или она была в добром расположении и двор ея забавлялся увеселением...
Кстати, увеселение двора (того времени) состояло, между прочим, в том, что собранныя жены придворных лакеев, истопников, конюхов летом в верхнем саду у золотой липки, названной золотою по беседки раззолоченной, в которой Елизавета всегда изволила сидеть, - пели и плясали, и с ними вместе пред императрицей плясывал князь Борис Куракин, родитель вицеканцлера князя Александра и Алексея Куракиных.
Князь Борис был любимец и забавник (двора), по тогдашней моде носил большой парик, называемый алонже. Бабы, певшия, плясавшия, сложили песню плясовую, которая начиналась: „покатилась под гору, по Куракину двору", и пр. Князь всегда под эту песню с большим жаром и коверканием плясывал, и бабы плясуньи всегда сдергивали с Бориса большой парик алонже. Общество забавлялось от всей души, а в один день, под вечер, было пожаловано Борису Куракину несколько тысяч душ крестьян!
Елизавета Петровна соизволила всемилостивейше Бестужеву сказать: „завтра, Алексей Петрович!"
И на другой день Бестужев вел доклад свой.
Виновником возвышения Петра (Сергеевича) Салтыкова при дворе великаго князя Петра Федоровича был А. П. Бестужев-Рюмин. Он-же устроил, несколько месяцев спустя, и его удаление в Швецию на пост посла. Великая княгиня Екатерина, благоволившая к камергеру—была весьма недовольна на Бестужева за удаление Салтыкова из Петербурга.
Странная одежда солдат гатчинских была некоторым образом порукою в том, что между солдатом гвардейским и гатчинским (в царствование Екатерины II) содружество и приязнь никогда не могут возникнуть. Гвардеец всегда насмехался над уродливо одетым гатчинским воином. Они друг друга ненавидели,—гатчинский герой не осмеливался появиться в Петербурге. Екатерина держала около Павла шпионов, каждый шаг его был ей в то-же время известен. Она знала, что ему не на кого положиться из офицеров своих; один Аракчеев поступил к нему из офицеров кадетскаго артиллерийскаго корпуса, один без явнаго порока и не оглашенный преступлением, один не преданный пьянству и знавший посредственно математику, особенно что принадлежит до артиллерии в механическом ея составе. Прочие офицеры его были невежды во всей силе слова сего. Первый главный его тактик и наставник—Линденер, в семилетнюю с Пруссией войну бежавший из войска прусскаго вахмистр. Линденер знал практику, то есть сидел крепко на коне, быть может в свое время владел хорошо саблею, но не знал тактики, был такая-же невежда, как и прочие, с тою только разницею, что был невежда прусская. Екатерина обманулась в надеждах своих. Удивления достойно, что императрица, знавши неимоверную робкость в Павле, чаяла, что он решится на какое-либо предприятие! Сочиненная ею комедия во время войны со Швециею, под названием „Поход под шведов", живо описывает геройский дух Павла. Сборы в поход его высочества, проводы его—отрывок или образчик сборов рыцарей крестовых походов. Храбрость не долго гнездилась в теле героя. Павел быстро был перевезен из Петербурга в Выборг; по приезде своем скорыми шагами соизволил взобраться на крепостныя укрепления, обошел их и тогда только изволил опочить от трудов. На утро другаго дня, рано, со всходом солнца, изволил отправиться на крепостную стену, откуда, увидав верхи мачт подходящих шведских кораблей, изволил немедленно отправиться в обратный путь в Санкт-Петербург. Сим движением заключены все подвиги на поле славы. Кампанию его можно описать тремя словами: прискакал, поглядел, ускакал (
