Читать «Песни черного дрозда (сборник)» онлайн - страница 415
Вячеслав Иванович Пальман
На пятый день после этого Лобик встретил Архыза. Хотел уйти незамеченным, даже припугнул овчара и побежал от него, но Архыз словно приклеился и заставил вспомнить прошлое, буквально вынудив медведя — теперь не просто дикого, а медведя-убийцу — свернуть на тропу, по которой шёл его друг — Человек.
Увы, прошлое не вернулось и не одолело. Слишком свежей была последняя история. Лобик подавил в себе страх, отважился показаться — только показаться, не больше! — чтобы затем уйти уже навсегда с глаз людских. Люди, которых пришлось ему встретить, все-таки сделали медведю больше зла, чем добра: Так он считал. Так записал в своей ёмкой памяти.
Как настоящий дикий зверь он заплатил за зло ещё большим злом, его сознание помутилось настолько, что не видел он больше вокруг себя друзей. Только врагов.
А с врагами Одноухий теперь умел справляться.
Ничего не зная о страшной судьбе Бережного, Александр Егорович почувствовал, как встреча с Лобиком изменила его настроение. Все пошло прахом. Так чувствуешь себя, когда разуверишься в товарище, потеряешь близкого, ощутишь себя жертвой обмана или коварства.
Замкнувшийся, несколько раздражённый, явился он в палатку ботаника, переночевал, удивив коллегу своей неразговорчивостью и даже какой-то холодностью тона. Утром, осмотрев делянки, он ушёл, хотя они раньше договаривались побыть вместе два-три дня.
И Архыз, глядя на хозяина, заскучал, уже не бегал, не искал, наверно догадавшись, что искать в лесу ему некого и нечего.
Через сутки Александр Егорович спустился с гор к семеновскому кордону.
Пётр Маркович пожал Молчанову руку, спросил:
— Может, в тот дворец ночевать пойдёшь? Пустой стоит.
— Не пойду, — мрачно ответил гость. — Если можно, у тебя останусь.
— Отчего же не можно? Оставайся, потолкуем. Правда, ты чтой-то сегодня невесёлый, устал или неприятности какие? А у меня новости для тебя имеются, Александр Егорович.
— Давай делись, я четыре дня в горах, поотстал в новостях.
— Ну, перво-наперво о твоей пропавшей одёже. Тут все выяснилось, один из уволенных лесников перед уходом сказал все-таки. Бережной её украл, одёжу-то. Для приманки. И вроде удалось ему, пошёл твой медведь на приманку, словили они его. В клетку, понимаешь, одёжу положили, он и пошёл. Вот какая коварная хитрость у человека!
— Знаю. Нашёл я клочки на том самом месте, догадался.
— Клочки?
— Лобик порвал куртку и плащ, когда попался. Зверь воспринял это так, словно я заманил его в клетку. И всю ненависть, всю злобу свою сорвал на одежде — значит, на мне, на виновнике пленения.
— Ну и Алёха, царство ему небесное…
— Он что? Помер? — Молчанов даже побледнел.
— Нашли в лесу. Едва узнали, так его разделали.
— Кто?
— Может, рысь. А может, и медведь, — уклончиво ответил Семёнов. — Недалеко от Шезмая лежал, под хворостом упрятанный. Плохо кончил. С таким грехом в лес подался! Судьба, что ли, распорядилась?…
Молчанов чай отодвинул, ещё более посерьёзнел. Вон как трагически повернулась история! Неужели Лобик?… Стала понятной отчуждённость Одноухого, его враждебная недоверчивость. Из друга он превратился в опаснейшего для людей зверя. Ведь если встретит кого другого, трудно сказать, чем кончится такая встреча. Нет. Нет! Не верится! Одноухий показался на глаза не для того, чтобы угрожать. Нет. Это было его последнее «прости».