Читать «Солдатский дневник» онлайн - страница 88

Здесь все для нас внове: частные хозяева-паны, частные земельные владения и т. д. Надо сказать, что население здесь вообще живет очень неплохо. У среднего крестьянина 2–3 коровы, лошадь, несколько свиней, коз и множество разных гусей и уток. Ни в какие сношения с населением нам входить не разрешают. Никакой агитации и пропаганды не ведется. Поляки живут очень обособленно и дальше своего носа ничего видеть не хотят. Интересно, как дальше все пойдет. Я думаю, что вся эта политика невмешательства в их внутренние дела приведет в конце концов Польшу в семью советских республик. И не зря же в Польском государственном комитете сидят такие люди, как Ванда Василевская, Берлинг и другие.

23.09.44.

Был несколько дней в штабе армии на учебных сборах. По сравнению со сборами, которые проходили в нашей Приморской армии, очень слабо. Так что ничего полезного и поучительного для себя не получил. Когда вернулся, услышал, что Зину откомандировали куда-то в тыл. Стало очень тоскливо и пусто. Но, как будто это не подтвердилось. А писем все нет и нет ни от кого.

Пытался тут как-то поговорить с «местным населением», но кроме как «пше едны, пан, пше едны», ничего не услышал. А интересно было бы знать, что здесь происходит. Как им жилось при немцах, при наших. Видят ли они разницу и какую. Ну, я думаю, потом они к нам привыкнут и станут откровеннее.

          Если бы так было Луна задумчиво смотрит на горы, свет холодный вокруг разлив, и яростно бьется о стены города Феодосийский залив. И где-то вдали на берегу щурит маяк свой глаз, а дальше лишь моря тревожный гул и беспросветная мгла. Вздымались волны над головой, дробили глыбы камней, и бури, и штормы под свист и вой навстречу ринулись мне. Молнии рвали черный мрак, теперь назад не свернуть, но видел я: впереди маяк мне прочертил путь. И выплыл. Светло, как днем, сверкают громады льдин. Остров какой-то, и на нем я — один. Музыка где-то. Город встает, весельем разбужен, улицы флагами разодеты. — Меня возьмите! — — Не нужен. И мимо проходят, спешат на праздник. Некому больше верить. Напрасно просить и стучать напрасно в глухие закрытые двери. Холод бросил мертвый провал, даже мысли застыли. И словно во сне чьи-то слова, ласковые и простые: «Выкинь из сердца глупый бред, чувств пережитых шлак. Мы будем весну встречать в декабре, видишь, я пришла. Мы снова будем с тобой вдвоем, пусть пройдено много дорог, у жизни-старухи еще возьмем тысячи ярких строк. Сотрет на пути своем дней разгон горечь былых обид — ведь наша любовь прошла сквозь огонь, сквозь скрежет жестоких битв». Крылья бесшумно над лесом простер вечер хмурый и низкий. Дождь моросит, и трещит костер, и гаснут в тумане искры. Торопится ночь. А утром рано вздрогнет земля, вздымаясь дыбом. Осеннее небо в клочьях рваных черным застелит дымом. Пусть снова брошен я войною в огнем охваченные края. Бессильна смерть: я знаю, ты со мною, моя любовь и молодость моя.

Феодосия-Брест-Нурец,

сент. — окт. 1944