Читать «Большая Новогодняя книга. 15 историй под Новый год и Рождество» онлайн - страница 162

Антон Павлович Чехов

– Что вам угодно, батюшка?

На верху лестницы стояла высокая и худая старуха в темном платье, с длинным костлявым лицом и длинной же шеей. Она несколько наклонилась вперед, пытливо всматриваясь в идущего к ней человека.

«Аутюг-то я оставил внизу!» – и на мгновение Павел Николаевич замер на месте. Это не укрылось от взгляда Заметовой.

– Что вам угодно? – громче, чем в первый раз, спросила она и отступила шага два назад. Сзади нее было зеркало, и Павел Николаевич видел шею Заметовой сзади.

– Я от Бирюкова! – сказал он, усмехаясь чему-то и идя на старуху.

– Постой, постой! – произнесла она, простирая обе свои руки.

Павел Николаевич развел их так, что они охватили его бока, и быстро схватил старуху за горло.

– От Бирюкова! – повторил он, глубоко втискивая в ее шею свои пальцы и нащупывая под кожей позвонки.

Старуха хрипела и цапалась за его пиджак то на груди, то с боков. Лицо у нее посинело и вздулось, изо рта вываливался смешно болтавшийся язык. Своими локтями он сжал ей плечи, и она не могла достать костлявыми пальцами до его головы и лица, но пыталась сделать это. Ей удалось наконец схватить его за ворот – из рубашки у него вылетел запонок и покатился по лестнице.

«Улика, – мелькнуло у него в голове, – надо найти». Старуха уже шаталась, но всё еще боролась, толкая его своими коленями и разрывая на нем платье.

– Перестаньте! – вскричал он повелительно и громко, чувствуя ее ногти на коже своей груди, и, крикнув, он сильно стиснул руками ее горло.

Она зашаталась и рухнула на пол, увлекая за собой и его. Он свалился на нее и чувствовал предсмертный трепет старческого тела. Затем, когда ему показалось, что она мертва, он разжал свои руки, освободил ее шею и, отирая с лица пот, сел на полу рядом с нею. Он чувствовал себя усталым и раздраженным чем-то – не злым, не зверем, но именно раздраженным, и только. Старуха не двигалась, лежа в изломанной позе, Павел Николаевич смотрел на нее и не чувствовал ничего: ни жалости, ни боязни, ни омерзения к трупу. Он был совершенно равнодушен. Он сидел и думал: «Однако как легко люди умирают, и как им мало для этого надо. Удар куском железа, и человека нет. Всё – смысл, слово, движение – исчезает от грубо ясной причины – и всё это само по себе так неясно. Скверно умирать. И стоит ли жить для того, чтобы умереть в конце концов; стоит для этого делать что-либо – убивать, например? Глупо и пошло! Ну зачем я всё это сделал? Я уйду, черт с ними, с деньгами! Это всё проклятый извозчик».

– А! Ты здесь?

Он действительно был тут; он сидел на перилах лестницы, побалтывая в воздухе ногами, и с любопытством смотрел на Павла Николаевича. В одной руке у него был кнут, другой он держался за перила.

– Мы давно здесь! – сказал он спокойно. – Управился с делами-то?

– Скотина ты, зверь! Спрашиваешь ты о чем… Ведь я людей убил! Хочешь – я и тебя убью? Ты хоть заслуживаешь этого, зверь! – возмущался Павел Николаевич.

– Что ты убил людей – это верно. Но сердиться на меня за это не надо. Ведь тебе их не жалко?