Читать «Бегство в Египет» онлайн - страница 6

Потом плыла к берегу, зрелищно истекая и опасалась мурены. Иду – мелодрама. Песок белый, кровь капает. Арабы делали страшные глаза, итальянцы всплескивали руками. Русские переносили мое страдание стоически.

Григорук со стаканом в руке стояла возле холодильника, когда я, затыкая трусами рану, окровавленная зашла в номер.

– Ебать-копать! – сказала Григорук и опустила стакан.

Она бегала, что-то орала, нашла в чемодане страховку и потащила меня в медпункт. Там долго ругалась.

– Я тебе сейчас заполню! Я тебе так заполню, арабская ты морда! Человек кровью истекает!

Григорук в операционную не пустили. Я слышала, как она бесновалась в приемном покое.

В раздетом виде или даже в купальнике я вызываю умиление у мужчин. Даже жалость. Я неспортивная. На днях тренер смотрел, как я таскаю гантели, и на лице у него была боль. Он предложил заниматься бесплатно.

Египтянин-врач с нежностью посмотрел на мой шрам от перитонита.

– Слип энд донт край, – говорит египтянин. Надо быть честной: я всплакнула, но даже не от боли, а от страха, глубокий порез, кожа разошлась как земная кора от тектонических сдвигов, в разрезе видны беловатые слои и что-то малиновое светится. Потом пришел ассистент, похожий на средневекового горбуна. Так вот: горбун налег от усердия на мою вторую, здоровую ногу.

– Будешь пить антибиотики и приходить ко мне на перевязки через день, – сказал в конце врач.

Мне наложили семь швов, повязка на полноги.

Когда мы дошли до кадки с пальмой у входа, повязка сползла. Вернулись, врач стал хохотать.

– Ржет он, – сказала Григорук в сердцах. – Пластырь налепить не может, пидораускас.

* * *

Плавать нельзя, в СПА нельзя, на танцы под пальмами – тоже нельзя. Лежу как бревно. Умолила Григорук уехать в Каир – там как раз Ахмад экскурсоводом. Она долго тянула волыну – не может же она бросить дитя, то есть меня. Зачем-то оставила мне флягу с текилой. Я полежала на пляже. Смотреть на купающихся было невыносимо. В номере убирали и посреди комнаты зачем-то стоял козляускас. Люду, говорит, ищу, она хотела у меня интервью взять. Я пожала плечами, папаша помялся и ушел.

Приехала Григорук, говорит:

– Та, большой город, все бегают, машины ездят – кошмар! Ходили в музей духов: вонючки! Экскурсия – не фонтан.

Про Ахмада ни слова. Прихорошилась, опять ушла. Я легла на кровать: и душа, и нога болели.

* * *

Розовая гора. Когда мне совсем плохо, я смотрю на розовую гору. Розовая гора не дает мне покоя. Это символ будущего. Когда я здесь все выпью, со всеми познакомлюсь, с кем суждено, перестану работать в редакциях и мне станет совсем все равно, что думают обо мне, машетарасовой, девушке с колонками и статьями, – я там поселюсь. Это, как вы понимаете, фантазия. Аллегория.

На розовой горе – как на луне – есть свои тайны. Почему там не строят? На горе нет ни дорог, ни людей. Она разрезана линиями, и в сумерках они то синеют, то становятся лиловыми. Иногда гора гаснет как выключенная лампа и сливается с мерцающим морем. Иногда наоборот – горит на солнце. Иногда она похожа на песочный торт, иногда – на кусок льда.