Читать «Цемах Атлас (ешива). Том первый» онлайн - страница 13

Еще до того, как Цемах миновал возраст бар мицвы, у него один за другим умерли родители, и вырос он у отцовского брата, дяди реб Зимла. Учась в Новогрудке, Цемах редко приезжал домой на праздники. После возвращения из России он только один раз был в Ломже, на могиле родителей. С тех пор семья больше не видела его и не получала от него писем. Дядя и тетя только слыхали, что племянник вырос большим человеком и что у него даже нет времени, чтобы жениться, так сильно он занят созданием ешив. Его неожиданный приезд в Ломжу стал большой радостью для пожилой пары. Дядя раскачивался над ним, а тетя трогала его своими натруженными руками, гладила и плакала, говоря, что вот бы теперь его родители, будь они живы, порадовались!

Измученному племяннику было печально и хорошо чувствовать, что он находится среди своих родных, защищенный и охраняемый их любовью и преданностью. За его спиной стоял реб Зимл, похожий на длинный изогнутый шофар, который выставляют в месяце элул в окнах еврейских книжных лавок. Напротив стояла тетя Цертеле и дрожащими руками подавала ему свежее яичко. Цемах задумчиво стучал ложечкой по жесткой скорлупе и не мог понять, почему он годами пытался вырвать из своей родной души дом и семью. Когда один из его учеников, выпив глоток водки на Симхастойре, зашелся в плаче от тоски по оставшимся в России родителям, Цемах жестко высмеял его, что, мол, вместо того чтобы работать над исправлением своих личных качеств, ученик хочет, чтобы мама жарила ему картофельные оладушки и варила мясные тефтельки. Он вел себя со своими учениками как сыны колена Леви, которые в пустыне не оглядывались даже на собственных братьев и сестер. И чего он в итоге достиг? Он остался надломленным, без веры, без морали и без перспектив на будущее. Цемах все еще стучал ложечкой по яйцу и смотрел на не находящие покоя тетины руки. Она пододвинула ему солонку, краюшку хлеба и умоляла, чтобы он ел. Почему он сидит такой печальный и задумчивый? Его родители, будь они живы, порадовались бы ему.

Днем старички были заняты в своей бакалейной лавке, а их племянник оставался один в квартире. В спальне стояли две высокие застеленные кровати, дремлющие в обывательском покое. С комода, растрескавшегося от старости, смотрели с фотографии дедушка и бабушка уплывающими вдаль взглядами давних набожно прожитых лет. В холодном зале, под занимавшим полстены зеркалом, на столике стояли два высоких серебряных светильника с длинными белыми, необгоревшими свечами. В зале всегда царила вечерняя печаль исхода субботы, вечная предзакатная грусть. Из зеркала, запотевшего от холода и посеревшего от времени, на Цемаха пялилось потухшее лицо и спрашивало, почему ему не годится в жены Двойреле Намет. Он отвернулся от зеркала и сказал сам себе, что его дяде и тете Двойреле Намет наверняка бы понравилась. Однако ему придется жить с ней в Амдуре у тестя, ее отца, который не даст приданого и обещанных двух лет содержания. Ему снова придется скитаться, но на этот раз уже с женой и детьми. Нет, это сватовство не для него.