Читать «Осиное гнездо» онлайн - страница 9

Поглядел Васька на солдата, — и впрямь не человек.

— Значит, ево берет нас?

— Какое берет, ничья не берет, он нас, мы его, светопреставление. Всю землю пушками разворотили. Что ни яма-человечьей тухлятиной забита… за што, про што, неизвестно. Ихние пленные упирают: наш царь и наши енералы всему виной. Наши на ихнего царя говорят…

— А еще говорят, — понизил голос солдат, — кабы не было ихнего и нашего царя, и драться незачем…

— Да мало ли говорят, а бьют народ почем зря.

Долго рассказывал солдат, горели проваленные глаза и хрипела, свистела грудь.

— Больной ты, и чего, горюн, бегаешь, так теперь не возьмут на войну-то.

— Не возьмут, ты говоришь, не возьмут, — страстно заговорил беглый, а знаешь, взяли, на фронт взяли, с вагона сбег. — Он захрипел и скорчился.

— Как же зимой-то… — упавшим голосом спросил дед.

— До зимы помру…

Васька посмотрел на серые, Молью съеденные скулы, на синие виски, и решил-помрет.

Утром солдат ушел и больше его пастухи не видали.

ХII

Много раз выгонял и загонял стадо Васька, и по выгонам вел счет дням. Дни холодели, густели, и резкий крик птицы в озерах и краснеющий лист звали осень.

В один из дней случилась в стаде беда: пропала бурая племенная корова. Искал Дикой с Тузиком, искал дед, как поднялась, вихорная!

Работники потом нашли место, где кто-то резал корову.

— «Рога да нога», — сказал толстый мордвин-скотник.

И тем дело и кончилось, только деду дали большущий светлый револьвер от воров.

Дрогнуться стало в шалаше, ярче загорались звезды, будто и на небе кто-то зяб и раздувал угольки… Звонче стало в лесу. Когда повалит наземь лист, угонят отгулявшее стадо по шумным рекам его домой.

Два дня старина и Дикой отлеживались, отсыпались, на третий выпарились в бане и, обув новые лапти, одев синие посконные штаны и белые рубахи, поверх накинули рваные зипуны и пошли в контору за расчетом.

Шел Васька, и не верилось, что отвалят ему с дедом такую кучу денег, о какой они мечтали все лето.

В накуренной конторе дожидались череда и нетерпеливо мяли шапки в корузлых руках.

Наконец, конторщик, наморщив нос, спросил:

— Звать, фамилия, за какую работу…

— Пастух, пастух я, батек… — заторопился дед.

— Хм… пастух, на лесном отгуле, Семен Петров Мосолов, так-так, значит, наем за шестьдесят рубликов, вычет за корову пятьдесят и на руки вам десять… Распишитесь.

Дед ошалело растопырил руки. У Дикого упало сердце.

Две синеньких зашелестели в руках конторщика.

— Не возьму, брось, — рявкнул дед и, тяжело задышав, размахивая руками, повалил из конторы, — обман, до земского дойду! — Конторщик удивленно посмотрел поверх очков и спокойно сунул деньги обратно в ящик.

— Куда прешь-то, орясина старая, — загородил дорогу садовник.

— Барина мне, самого, обман, крест снимают!

— Не выходит он, расстроимшись, — прописано в газете-сына ранили.

— Ранили, тут крест медный снимают.

Барина дед добился; выслушал спокойно, потом указал на дверь и сказал:

— Ступай, старик, ступай о богом, получай десять, в уговоре не сказано, чтобы коров резали…

— С богом, язык у тебя отсохни, пойду, управу, думаешь, на тебя не найду!