Читать «Риверстейн» онлайн - страница 17

Марина Суржевская

И все же… Навь кладбищенская!

— Ты сегодня опять не спала? — сипло спросила Ксеня. И как она заметила? Сама же дрыхла сном младенца все ночь. Я промолчала, не зная что сказать. Темные, как спелые вишни глаза подруги осуждающе рассматривали меня из-под одеяла.

— Сейчас поспи. Утро уже. Можно.

На глаза мне навернулись слезы. Защипали, и я судорожно задышала ртом уже по-настоящему.

— Догадалась… — прошептала я.

— Дура ты, Ветряна, — сипло, но с чувством резюмировала Ксеня, — спи. Потом поговорим.

Облегчение от того, что можно будет все рассказать, что Ксенька не испугалась и не отвернулась от меня, было столь сильным, что я не выдержала, затряслась от хлынувших слез. И свернулась калачиком, отвернувшись, уставилась невидящим взглядом в стену.

— Поспи, — повторила Ксеня шепотом. И я расслабилась и… заснула.

Когда Данина принесла настойки мы в унисон посапывали на своих койках.

* * *

Поговорить нам не удалось. Измученная вынужденным бодровствованием последних дней, я проспала до заката, даже на запахи принесенной дневальщицей каши не отреагировала. А к вечеру Ксеньке стало хуже, горячка усиливалась. Подруга металась на узкой койке, красные жаркие пятна разлились по ее щекам. Данина озабочено протирала ее влажной тряпкой, вымоченной в настойке трав и ругалась себе под нос.

— Надо перенести ее ко мне, — сообщила травница, — нельзя здесь оставлять, боюсь все хуже, чем я думала…эх, хоть бы не…

Вздрогнула, поняв, о чем женщина умолчала. Хоть бы не Гниль, от которого в прошлом году так и не спасли трех послушниц.

— Собери ее вещи. Нательную рубашку, платье, платок. И одеяло сверни, ей холодно, постараюсь ее согреть. Позову кого-нибудь, чтобы перенести Ксеню ко мне в травницкую.

— Я с Ксеней!

— Тут сиди. Если то, чего я опасаюсь… тут сиди!

Я упрямо выставила худой подбородок.

— Я. С Ксеней. Даже если это Чернильная Гниль, все равно. Я ее не брошу.

Данина покачала головой, потом устало махнула рукой, соглашаясь.

В комнатке травницы мы уложили больную на кушетке, укрыв двумя одеялами, но подруга все равно тряслась от холода. Пока Данина готовила снадобья, я разожгла камин, не жалея дров, так что через полчаса в маленькой комнатушке было нечем дышать от жара. Однако, Ксеня все так же мерзла. Всю ночь Травница, сцепив зубы, обтирала ее горячее, мокрое тело холстиной. Иногда она без сил замирала в углу, на куче хвороста и сена, и тогда ее заменяла я.

Ксеня плакала, когда мы стаскивали с нее одеяла, хваталась за него горячими пальцами, просила оставить ее в покое и не мучить.

— Так холодно, — бормотала она, стуча зубами, — ужасно холодно…

Об ее кожу можно было обжечься.

Весть о том, что две послушницы больны гнилью, как разрушительный смерч пронеслась по приюту, сея ужас и панику. Наши скудные пожитки в тот же день отправили в огонь. Даже перья, которыми мы писали и Ксенину резную заколку, единственную ее память о погибших родителях. Благо, я успела завернуть в узел носильные вещи, а то и вовсе остались бы мы с подругой лишь в ночных рубашках и чепцах.