Читать «Мадемуазель Шанель» онлайн - страница 73
Кристофер Уильям Гортнер
— Неужели? Ну-ну… — Бальсан снова осушил бокал. И хотя говорил он твердо, я видела, как он дрожит, и мне стало его жалко. Было больно смотреть на эту закрытую, словно устрица в раковине, душу, которую я когда-то считала открытой всему миру, было больно видеть человека, цепляющегося за привычный мирок, который блекнет и исчезает. — В долг, говоришь, с процентами, значит. — Он явно насмехался. — Очень щедро, особенно если учесть, что тебе придется ждать не один год, если она вообще когда-нибудь вернет.
— Посмотрим, — сказал Бой и махнул мне рукой. — Пойдем, Коко.
— Я не возьму ничего, что мне не принадлежит, — сказала я Бальсану. — Даю слово.
— Тогда уходи только в том, что на тебе, ничего больше тебе здесь не принадлежит.
— Вот поэтому я и должна уйти отсюда.
Я подошла к Бою с таким гордым видом, на какой только была способна.
Уже у двери я оглянулась, хотя и не знала, что надеялась увидеть. Бальсан хлебал свой коньяк, глядя куда-то в пространство. Я ухожу от него с одним лишь чемоданом, набитым моими шляпками и кое-какой одеждой, которую сшила сама. Он спас меня, он защищал меня, но в ту минуту я почти не сожалела о том, что делаю ему больно. Этот дом, который почти четыре года был и моим домом, казался мне теперь бездушным нагромождением камней, и, как только я отсюда уеду, он сразу забудет обо мне.
Я снова повернулась к Бою и тут услышала, как Бальсан тяжело вздохнул:
— Я приоткрыл дверцу клетки, а ты, мой вороватый друг, решил отпустить ее на волю. Но будь осторожен. Как волка ни корми, он все в лес смотрит.
Бой ничего не ответил, только крепко взял меня за руку, и мы пошли прочь.
Действие второе
Улица Камбон, 21
1909–1914 годы
1
Париж.
Как описать эти первые месяцы? Я стала жительницей города, о котором мечтала всю свою жизнь. Работы по сносу домов, построенных еще в Средние века, перепланировке узких улочек, начатые во времена Второй империи, были завершены, запутанные лабиринты кривых переулков с дешевыми многоквартирными домами сменились широкими бульварами с роскошными зданиями цвета слоновой кости, великолепными парками и площадями с фонтанами.
Несколько недель я привыкала к городскому шуму, к громким автомобильным рожкам, заглушающим стук экипажей и цокот копыт запряженных в них лошадей, к грязи и экскрементам, наполняющим воздух смрадом и вонью. И всюду люди, множество людей на улицах, в бесконечных кафе, ресторанах, бистро и театрах. Художники, музыканты, танцоры, скульпторы, лавочники, владельцы магазинов, продавцы рыбой, от бедных до богатых, — все это размывало социальные границы в мире, как выразился Бой, свободном от предрассудков и условностей, где о нас судят не по тому, какими мы родились, а по тому, какими мы стали.
Это было так ослепительно и так возбуждало, что по ночам я не могла уснуть. Бой повез меня на авеню д’Илен в 16-м arrondissement показать дом, где он вырос. При виде великолепного особняка, когда-то принадлежавшего баронам Рошфо, меня охватила паника, поскольку только теперь я начала понимать, какие мы с Боем разные по происхождению. Потом уже, во время обеда в «Максиме», он рассказал, что после смерти матери, когда ему был двадцать один год, его отец вернулся в Лондон. И теперь их дом арендует какое-то посольство. И все это таким тоном, будто для него подобные перемены — обычное дело. Пускай Бой и не аристократ, как Бальсан, но его семья почти так же богата, однако я подозревала, что они намного богаче Бальсана.