Читать «Открытие мира» онлайн - страница 913

А он, Турнепс, точно забыл все, что ошеломило и напугало его в усадьбе, свалило на клумбу, в цветы, заставило трясуче пить из ковша воду, проливая ее на батистовую рубашку и штиблеты.

— Великолепнейший массив, без межей и чертополоха! Да вы, сударики мои, всех обскакали, — восторгался гость, и теперь даже у Апраксеина Федора заструилось в бороде что‑то теплое, довольное, и дядя Родя Большак молча оглянулся на мужиков, и те принялись тоже оглядываться молча, многозначительно. Шуркин батя, посиживая в тележке, и хмурился и усмехался, топорщил кошачьи усы, видать, и его проняла хвальба агронома. — Понимаете, братцы, какое дело… Такими‑то вот массивами да ударить бы по голодухе, — заливался Турнепс, сняв фуражку, утираясь и ворочая бритой, глянцевито–белой головой во все стороны, как бы соединяя и барскую и сельскую земли в одно бескрайнее поле. — К нему, такому массивищу, применить не четырехполье, как у вас, как везде, а восьмиполье, чуть побольше дать удобрений и, уверяю честным, благородным словом — возить не перевозить на гумно копны хлеба… Еще лучше, разумеется, эдакий просторище под турнепс… Захлебнулись бы молоком!

— А что, Фрол Арсеньич, может, и верно посеять на пробу вашего турнепу этого самого… немножко? — нерешительно сказал дедко Василий, косясь на подготовленный к пашне загон. — И земля эвон — есть, хотел горох сеять… Да ведь под горох успею другой взорать клин… А–а, была не была! Сто бед — один ответ. — Дед ударил дубовыми ладонями, точно доску с треском сломал. — Спасибо, надоумили. Семена‑то в кладовке валяются второй год. Все собирался Платон Кузьмич послушаться вас… Царство небесное покойнику, не всегда он помнил бога. А мы‑то разве помним всегда?

Дед строго перекрестился.

Агроном, обрадованно вскинувшись на Василия Апостола, опять стащил было казенную фуражку, должно, хотел тоже помянуть управляла, и не успел, загорелся, как всегда. Он сразу стал сладкий, толстый, белый, как его диковинная репа. И не только расстегнулся — скинул напрочь дождевик и, размахивая им и фуражкой, принялся отчаянно–весело и торопливо распоряжаться.

— При мне все делать! Сию минуту!.. Не уеду, пока не посею турнепс собственной рукой! — кричал и сахарно смеялся он, кружась среди народа. — Пример — на весь уезд… На всю губернию, честное, благородное… Где твои пленные, дедуся? Миленькие мои мужички, бабоньки, как вас теперь… граждане–товарищи, может, подсобите?

— А почему бы и не подсобить? — откликнулись живо некоторые мужики, поднимаясь с обочины.

Их точно захватил этот белый, сладкий вихрь. Дяденьку Никиту Аладьина и Косоурова Ивана Алексеича определенно закружил агроном, молодчага из молодчаг. Они тотчас побежали к мамкам отнимать лошадей, перепрягать в плуги.

— Василий Ионыч, уделишь чуть, ребятишкам побаловаться? — спросил, не позабыл дядя Родя.

Дедко только рукой согласно махнул, а народ уж загорелся, запылал не хуже агронома:

— Пошевеливайся! Миром‑то к вечеру и управимся.

— Уж больно день хорош, неохота с поля уходить…

Денек был действительно на загляденье. Но еще лучше его было то, что начало происходить в барском поле, на подготовленном к пашне загоне с раскиданным навозом. Теперь и судьба и село делали одно горячее, будто и впрямь очень важное, веселое дело. Даже хворый Карл, бородатый толстячок, постоянно готовивший пленным еду, бросил чистить картошку на ужин, явился помогать и гармошку свою губную, грустную, позабыл.