Читать «Открытие мира» онлайн - страница 42

— И кренделей, — соглашалась она, — полфунтика.

— Фунт, — поправлял Шурка.

— Денежек не хватит, Санька.

— Хватит, хватит! И ландрину обещала. Покупай!

Мать сердито косилась на Шурку.

— Навыдумываешь тут!.. Когда обещала?

— Тот раз, когда к тетке Апраксее ходила, помнишь? Я корову загонял и дотемна один сидел… Ладно, мамка, ладно. Я тебя тоже обману!

Шурка начинал плакать, и мать уступала.

— Судака малосольного хочется, — говорила она, вздыхая и почесывая карандашом в волосах. — Спекла бы я в воскресенье пирог белый… Рису где‑то горстка завалялась, и лук есть… Уж разве побаловаться?

— Пиши, пиши! — торопил Шурка, опасаясь, как бы мать не раздумала.

Он прибавлял свету в лампе, пододвигал к себе бумажный лоскут и пристально его разглядывал. Каракулей нацарапано много, но которые из них обозначали крендели и ландрин — неизвестно. Да и записаны ли они, эти бесценные лакомства, — вот вопрос. Ах, поскорей бы в школу! Писать, читать и ни о чем не беспокоиться… Шурка хорошо помнил случаи, когда мамка забывала написать про ландрин и крендели. Поэтому он водил пальцем по каждой карандашной черточке и закорючке, требуя объяснений. Мать, запинаясь, по складам читала написанное.

— Кажись, все… ничего не забыла… — говорила она.

Шурка морщил лоб, напряженно припоминая.

— А мыло?! — восклицал он с торжеством.

— Ай, батюшки! — спохватывалась мать. — Баловство записали, а дельное… Двумя фунтами не обойтись. У сестрицы Аннушки занимала, не минешь — отдавать кусок.

Отправлялись в лавку сразу после чая. Мать везла тележку, Шурка бежал собачонкой впереди, крепко зажав в кулаке исписанную карандашом бумажку.

По высокой скрипучей лестнице, держась за перила, поднимались на галерею. Шурка обеими руками, грудью и коленкой толкал широкую, обитую железом дверь в лавку. И никогда ему не удавалось одному открыть дверь такая она была тяжелая. А сбоку на толстой веревке еще висел кирпич, перехлестнутый крест–накрест ржавой проволокой. Когда Шурка с помощью матери приоткрывал дверь и они влезали в лавку, дверь с писком и треском захлопывалась сама собой.

— Пожалуйте, Пелагея Ивановна, пожалуйте–с… Давненько не заглядывали! — весело ворковал Устин Павлыч, быстрыми круглыми движениями вытирая о фартук руки и здороваясь.

Он и Шурке протягивал короткий толстый мизинец, ласково щекотал под подбородком.

— Поклевать конфеток прилетел? Ну, клюй, клюй, голубок, на здоровье.

И непременно совал Шурке в рот какой‑нибудь гостинец.

Потом он вприскочку бежал за прилавок; мука сыпалась с его иссиня–черных кудрявых волос. Отодвинув в сторону счеты, груду серых пакетов, смахнув рукавом крошки на пол, Быков поправлял очки на шишковатом носу и кланялся.

— Приказывайте, Пелагея Ивановна!

Шурка передавал матери бумажку и впивался глазами в полки, заставленные ящиками с пряниками и орехами, банками «лампасеи», календарями с красивыми разноцветными картинками и песенниками.

Тут, в лавке, все было как в сказке. Мешки с сахаром стояли прямо на полу — ешь сколько влезет. Золотые от ржавчины, крупные селедки плавали в бочке, в рассоле, только протяни руку — любая, самая жирная, будет твоя. Прямо с прилавка свисали в рот Шурке связки кренделей. У него разбегались глаза. Он водил носом по сторонам, и отовсюду пахло то сладким, то соленым, то сдобным.