Читать «Верни мои крылья!» онлайн - страница 98

– Придурок! – в смятении выпалила она. Ее расширенные глаза смотрели со страхом.

– Ну да, придурок… – зло заключил Даня, тоже выпрямляясь. Он был выше ее на полголовы и в эту минуту стал намного внушительнее и крупнее, чем обычно. – Я ведь шут! Веселюсь, прикалываюсь, такой всеобщий клоун. Тебе никогда не приходило в голову, что это единственный способ оказаться рядом с тобой? Кого еще из мужчин, кроме такого безобидного меня, ты подпускаешь к себе? Не так, чтобы сделать тебе ребенка, а по-настоящему близко. А?

Он вышел не оборачиваясь, и дверь притворилась за ним с жалобным тонким скрипом. Леля, ошеломленная, медленно приложила ладони к щекам и надолго затихла. Она не плакала, ее лицо вообще ничего не выражало. Нике очень хотелось прижать к себе Лелю, обнять, чуть покачиваясь из стороны в сторону. И найти какие-то слова, пусть бестолковые, зато успокаивающие самим звучанием участливой, неравнодушной речи. Но в разговоре в реквизиторской участвовали только двое.

А ведь Ника могла догадаться. Она же умела замечать детали и сопоставлять их, а тут было все одно к одному: тошнота, перепады настроения, любовь к ненавистному раньше сельдерею, голубые бахилы медцентра, даже приснившийся Леле сон о том, как она ловила руками форель, – девушка только не могла припомнить, когда именно Леля делилась с ней увиденным сновидением. И любовь Дани не стала для Ники откровением, слишком часто он вился около Сафиной, хохмач и балагур, слишком много видел, чтобы быть просто другом. Но Ника не придавала этому значения. Ее мысли были заняты совершенно другой парой. И теперь… Ох, почему же на душе у нее скребут кошки? Она ничего не могла сделать, не могла повлиять на решение Сафиной – потому что не имела никакого права. Возможно, раньше, несколько лет назад, она бы наплевала на то, как будет выглядеть, если признается, что была в реквизиторском цехе и все слышала. Тогда она была юной, принципиальной – и ей до всего было дело. Она изменилась.

Но когда в означенный день, вторник, Леля не пришла на репетицию, сказавшись больной, Никино сердце тоскливо сжалось, словно это она совершила непоправимое. Ничего при этом не совершая. Или именно поэтому?

Больше никто не знал про Лелю, театр жил тысячей мелких дел, актеры расхаживали в костюмах, наполовину уже готовых, Липатова твердила нанятому технику про неполадки на режиссерском пульте, Саша-реквизитор не мог отыскать затерявшуюся в хаосе банку бутафорской крови. Все это сопровождалось невообразимым шумом отбойного молотка, шлифовальной машинки и дрели – ремонт продолжался, причем ускоренными темпами. И лишь Ника украдкой взглядывала на проходящего мимо Даню Трифонова, молчаливого и смурного. Губная гармошка сегодня ни разу не выпорхнула из его карманного гнезда.

Ника не могла читать, не могла занять себя ничем – да и работы ей не осталось, продажа билетов прекращена, зрителей не было, потому что не было спектаклей, и даже вечная Катя куда-то запропастилась после того случая со Стародумовым. Девушка не могла избавиться от тревожного чувства, будто была карасем в пруду, оказавшемся ванной, воду из которой уже начали спускать.