Читать «Анна Павлова. Жизнь в танце» онлайн - страница 65

«В Америке нам часто приходилось видеть объявления разных балетных школ и учителей танцев, заявляющих о том, что в своих школах они преподают классические и современные танцы, а также проходят специальное обучение «Умирающего лебедя» Павловой, – рассказывает Виктор Дандре. – Замечательно то, что смерть Анны Павловны сделала как бы невозможным исполнение этого танца. Почувствовали ли сами исполнительницы недопустимость этого или поняли, что публика примет это за профанацию, но «Лебедь» исчез».

Когда Анна умерла и Виктор произнес рекламную фразу относительно лебединого костюма, вслед за любимой хозяйкой из Айви-Хауса улетела лебедиха, и лебедь с подрезанными крыльями остался один.

После смерти Анны Виктор Дандре гастролировал вместе с труппой Павловой, но эти выступления уже не имели и тени прежнего успеха божественной Анны. Оставшуюся жизнь он посвятил увековечиванию памяти любимой женщины, создал клуб поклонников Павловой, где фотографии и костюмы из спектаклей были бережно сохранены, а так же написал книгу «Анна Павлова», которую мы здесь многократно цитировали.

После суда мама Анны поселилась в Айви-Хаусе, откуда спешно пришлось вывозить «детей Анны» – сирот, которых ее дочь держала подле себя, обучая азам профессии.

Ходили слухи, будто бы желая отомстить Дандре за давние страдания, Анна вышла за него замуж, но приказала хранить сей факт в строжайшей тайне. До последнего Виктор надеялся, что когда ее не станет, он найдет документы, подтверждающие его права, и завладеет имуществом супруги, но Анна прекрасно знала, что не переживет своего рокового избранника, и оттого уничтожила все документы, оставив имение матери.

Невозможно поверить, будто бы женщина, способная выкупить своего пусть и бывшего возлюбленного, отдав за его свободу все, что у нее было и чего еще не было, могла опуститься до подобных интриг.

Бывший партнер Павловой Вацлав Нижинский с диагнозом шизофрения безрезультатно переходил из одной клиники в другую.

Что же до Мордкина, в 1924 году он окончательно покинул Россию и жил в Нью-Йорке, где имел школу и дважды организовывал труппу, ставя собственные спектакли и возобновляя русскую классику. «Сохранилось много рассказов о классах, которые давал в 1920–1930 годы Мордкин, о его весьма эксцентричной манере вести урок. Он любил, например, выкрикивать имена великих танцовщиков прошлого – чтобы поощрить ученика, но чаще, чтобы обвинить его в нерадивости. – Анечка, – кричал он, повернувшись к портрету Павловой, – смотри, что они делают! Они же ничего не умеют… О своих встречах и о работе с Павловой он оставил прелестные воспоминания, в которых признался, что даже сохранил ленту от букета, подаренного ею в 1906 году».

«Если же кому-то из учеников удавался пируэт, Мордкин к его имени прибавлял фамилию Павлова: «Мария Павлова», «Галина Павлова», или даже «Борис Павлова»! В гостиной Мордкина висел портрет Анны Павловны в странном одеянии – поверх нижней юбки намотан широкий шарф, закрепленный булавками. Длинная бахрома шарфа свисает на руки, заменяя рукава. Хозяин никому не разрешал прикасаться к нему, даже чтобы стереть пыль, и любил часами глядеть на этот портрет, вспоминая, как Анна в точно таком наряде играла в казино в Монте-Карло: быстро-быстро раскидывала фишки и по всему столу, сдвигая чужие ставки с мест. И все протесты сразу умолкли, как только кто-то крикнул: «Да ведь это Павлова!» Аннушка сконфуженно извинялась и, желая поправить сдвинутые ставки, невольно бахромой своего шарфа сдвигала другие. А к концу вечера проигралась в пух, и к ней выстроилась целая очередь из желающих дать взаймы тысячу франков! Мордкин все шептал что-то себя под нос, все смеялся каким-то невеселым смехом, глядя на этот портрет. Врачи стали поговаривать о паранойе. А, может, это просто прорывалась наружу затоптанная самолюбием любовь?».