Читать «Генерал террора» онлайн - страница 281

   — А если слышите, так почему не поцелуете?

   — А потому, что уважаю мужскую дружбу Александра Аркадьевича. И потом, у него печень. Печень, Любовь Ефимовна!

Издалека сквозь тюремные стены доносится ответ легкомысленно покладистого Саши Деренталя:

   — Не надо церемоний, друзья мои. Не надо, Люба. Не надо, дорогой Борис Викторович. Ради бога, целуйтесь. Мы ж с вами социалисты. Общественная собственность, социальное братство... ведь так?

   — Так, Саша, так, — ответила за Савинкова Любовь Ефимовна, ответила, может быть, слишком звучно и открыто, — потише бы надо, потише...

На пороге вырос армеец:

   — Вам приказано — только ночью.

   — А если невтерпёж, дорогой товарищ Сидоров?..

   — Не Сидоров я — Иванов.

   — Какие вы все похожие! Извини.

Красный армеец скрылся за дверью. А вместо него, как сквозь стену, вошёл старый пройдоха Блюмкин. Савинков протёр глаза:

   — Неужели я пьян? Блюмкин? Я же приказал не пускать тебя!

   — Здесь приказывать могу только я... и разрешать вам, уважаемый Борис Викторович, заниматься любовью, пьянством и всяким другим несущественным делом, которое не мешает рабоче-крестьянской власти.

Блюмкин походкой хозяина подошёл к буфету, погремел одной бутылкой, другой, коньяк отринул и налил «Смирновки» — две рюмки, конечно.

   — За нас. За славных террористов!

Савинков знал, что от него и на этот раз не отвязаться. Он презирал своё нынешнее безволие, но безропотно чокнулся с человеком, которому раньше никогда бы руки не подал.

   — Пусть дама погуляет во внутреннем садике...

   — ...тюремном?

   — Ну, разумеется, Борис Викторович. Разговор у нас недолгий, мужской. А дело идёт к вечеру. Не тащиться же ей через весь город опять к вам. Да и часовые могут обидеться — вдруг не пустят?

Савинков удручённо глянул на Любовь Ефимовну, сидевшую на краешке кровати:

   — Люба...

Она фыркнула, но тоже безропотно, как и всё тут делалось, вышла за дверь. Славная дверь была — открывалась и закрывалась по какой-то внутренней бессловесной команде.

   — О чём же со мной на этот раз хочет говорить убийца посла Мирбаха? Насколько я понимаю, никаких официальных постов ты, пройдоха, не занимаешь, и тем не менее чекисты ценят тебя и позволяют делать то, чего не может делать даже товарищ Дзержинский?

Блюмкин выслушал эту гневную тираду с невозмутимым спокойствием:

   — Товарищ Дзержинский — большой человек, грязными делами ему не с руки заниматься, а нам с вами...

   — Во-он! — грохнул Савинков о стол ненавистной бутылкой.

На грохот просунулась голова армейца, — то ли Сидорова, то ли Иванова, кто их разберёт, — помаячила секунду-другую в дверном створе, но ничего существенного в этом грохоте не нашла. Блюмкин заявлялся сюда не впервые, и всегда в присутствии Любови Ефимовны. Цель нехитрая: довести несговорчивого посидельца до белого каления, чтобы легче было с ним разговаривать. И дальняя цель прояснялась: стать то ли начальником, то ли подчинённым — какая разница?

Через пять минут Блюмкин как ни в чём не бывало и вернулся.

   — Ну-ну, сбили нервы, и хватит. Чего нам делить, Борис Викторович?