– Да поняла, поняла, – ворчливо ответила она.
Мы вышли на улицу из служебного входа, обогнули здание и остановились у проезжей части. Я подняла руку и в этот момент заметила Всеволода, стоящего возле серебристого «Мерседеса». Он пристально смотрел на вход в клуб и явно кого-то поджидал.
«Не иначе нас», – мелькнула догадка.
Я медленно пошла по тротуару, удаляясь от него. Он мельком глянул на нас, но, конечно, не узнал. И вновь стал смотреть на дверь. Но Рита тоже его увидела и вцепилась в мою руку.
– Пошли, попросим, чтоб подвез, – умоляюще зашептала она.
– Еще чего не хватало! – возмутилась я. – В интересах бизнеса нас не должны видеть без грима и кимоно.
В этот момент возле нас притормозило такси, и я впихнула в него Риту.
«Условия существования порока в Европе совершенно отличались от Японии, где все было выставлено на всеобщее обозрение. Мужчина в Японии всегда хотел выглядеть повесой, неумеренным потребителем саке, свободно и раскованно ведущим себя в окружении куртизанок и гейш, где такое поведение прекрасно укладывалось в Традицию. Надо было быть богатым и не скупиться на затраты, чтобы получить лучших девушек, лучших гейш, однако в качестве вознаграждения там исполнялась любая фантазия, любое желание. Мужчина в этой среде считался высшим существом. И все мужчины там были равны – от торговца до самурая, до тех пор пока могли платить. Немудрено поэтому, что на гравюрах это состояние называлось укиё-э, «картинками из плывущего мира».
Мужчина из самых низов, уродливый, презираемый, мог снять целую улицу чайных домов и погрузиться со своими друзьями в эту страну алкоголя, плоти и чувственности. Он покупал тела женщин, саке, музыку гейш, жесты и неприличные истории, пока не кончались деньги. Это не было тайным наслаждением; все было законно и открыто. Там были рады всем: хатамото (высокопоставленным чиновникам сёгуната), самураям, игрокам, рисовым спекулянтам…
Мужчина мог прижиматься к обнаженным телам, ласкать белую шею, извечный символ женской красоты и притягательности для японских мужчин, соединяться в различных чувственных позах, быть удовлетворяемым любым действием, – нормальным или (считаемым некоторыми) ненормальным.
Мужская компания в Ёсивара состояла обычно из художников, актеров, писателей, драматургов, постановщиков пьес кабуки, торговцев и администраторов. Все приходили туда провести ночь за выпивкой, смехом и в экзотической женской компании. Вначале наслаждались утонченным обществом гейш, а затем переходили в руки куртизанок. Неудивительно, что истории о Ёсивара распространились по всему миру. Рассказы о ее чувственной роскоши становились легендами, как в конце, так и после эпохи Токугавы. О Ёсивара писали и профессиональные авторы, и сами обитательницы. Вот отрывок из записок знаменитой куртизанки прошлого века Хамаоги:
«Итак, я была молода; я только еще начинала как куртизанка. Если гость был стеснительным, мы играли в игру под названием «голые островитяне», представляя тех существ, которых изображали на старых картах. Все куртизанки раздевались догола; в первый раз, когда я приняла участие в игре, то покраснела, и вся моя кожа стала розовой. Гости увидели это и более не стеснялись. С пресыщенными стариками, разумеется, гораздо труднее. Нам приходилось изображать крики летучих мышей, стуки деревяшками ночных сторожей. Мадам принималась напевать похабные «молитвы», читая поминальную службу по гостю, который сидел напротив живехонький. Вместо благовонных палочек мы жгли зубочистки. Затем мы кормили старика нэриги, приготовленным из розовой штокрозы, которая воспламеняет желание. Один из таких просил меня выйти за него замуж, однако брать ответственность скучно; жена должна чернить зубы, ее бьют бамбуковой палкой, к тому же рождение детей портит фигуру.
Мне нравятся визиты симпатичных молодых начальников. Самое лучшее – короткая жизнь и прекрасное тело; ублажить мужчину, развязать его пояс и скоро стать с ним надзими (близкой)».
Также среди гейш, куртизанок и их возлюбленных существовала непреходящая мода на переписку. Обмениваться любовными посланиями считалось хорошим тоном. Нередко сочинялись стихи. Особенно дорогие для сердца послания зашивались в оби или в одежду, как память о счастливых моментах. Многие из этих текстов были о «хана-ики-сэвайсики» (оргазме), буквальный перевод – «ловля воздуха через нос».
А в своих интимных дневниках («макура-дзасси») они вообще не стеснялись и описывали все свои ощущения и новые достижения в удовлетворении очередного клиента или любовника».
