Читать «Дневник моего отца» онлайн - страница 98

— Понимаю, — пробормотал я и допил пиво.

— Перед кузницей еще стоит один ящик. Это частное владение, тут община ничего не может поделать. А всех остальных уже нет.

Я кивнул, помолчал, оглядел зал. На стенах висели картины из сельской жизни, вроде не китч, а если и китч, то современный.

— Мы с вами — родственники, — сказал я. — Ваш дедушка был братом отца моего отца.

— Ясно, — ответил хозяин, засмеялся и через стойку пожал мне руку.

Я повернулся и пошел к двери. Когда дверь открылась, он крикнул:

— Два восемьдесят!

— Простите, что? — Я остановился.

— За пиво, — ответил он.

Я заплатил и дал хорошие чаевые.

Потом я завел свой «2CV» и поехал вверх по почти вертикально поднимавшейся площади, на первой передаче, выжимая полный газ, и все-таки со скоростью меньше двадцати километров в час. Только на деревенской улице мотор заработал как следует, и, проезжая мимо кузницы, я включил третью передачу. Кузницу я узнал по гробу, единственному на всю деревню. Старое темное дерево, почти черное.

Через два-три часа я снова был дома, хотя и сделал остановку у ресторана «Старая таможня», где в тенистом каштановом саду съел бутерброд с колбасой и выпил еще пива. Посетителей было мало: несколько фабричных рабочих, пришедших после смены, да в уголке парочка влюбленных, они держались за руки и смотрели друг на друга сияющими глазами.

Вернувшись домой без гроба, я нашел на полу записку от Клары, моей матери. Она писала, что не хочет спать под одной крышей с покойником и идет к Хильдегард.

Тело отца давно увезли, я сам организовал, чтобы его забрали сразу же — была жара, больше тридцати градусов в тени. И все-таки мне стало зябко, когда я огляделся в его комнате. Кушетка, тщательно застеленная не то русским, не то арабским покрывалом, словно ничего не случилось. Ночной столик. На нем книга, которую отец только что начал читать («Сборник слов» Х.К. Артмана). Письменный стол. Комод. На нем — «Sachs-Vilatte», другие энциклопедические словари. Книжные шкафы и ящики с авторскими экземплярами. Окно. Дверь на террасу. Дверь в ванную комнату, открытая… На письменном столе — Белая книга; конечно, я полистал ее. Теперь можно, теперь я просто должен. Я смотрел на красивый, четкий почерк, прочитал несколько слов на одной странице, несколько — на другой, половину предложения там, половину здесь. Буквы были такие маленькие, что я почти носом водил по бумаге. Наконец я прочитал последнюю запись и ничего из нее не понял: «17 июня 1965. Под конец все-таки прекрасный вечер. Теперь я знаю, как ее зовут». Кого он имел в виду?

Потом я просмотрел бумаги, лежавшие на письменном столе, — письма, на которые он не ответил, записи, проспекты издательств — и взял наугад какую-то книгу. Просто так. Это оказалось «Воспитание чувств», и я прочитал, стоя около книжной полки, последнюю страницу, мысль принадлежала Флоберу, но написал ее мой отец. То место, где Фредерик после многих лет возвращается в свое родное захолустье и вспоминает, как он, совсем еще мальчиком, тысячу лет тому назад отважился войти в прихожую борделя и, едва завидев одну из дам, тотчас бежал. «Это было самое прекрасное, что мне пришлось пережить в жизни», — говорит он своему другу, и тот соглашается, да, такая долгая жизнь, но это было самым прекрасным. Я поставил книгу обратно. У меня все-таки выступили слезы. Потом я вывалил содержимое ящика с лекарствами на кушетку. Сотни, а может, и больше полных флаконов, коробочек и трубочек. Трейпель на несколько лет, столько либриума, словно он ел его горстями, а еще пластырь, мазь от порезов и маленькие бутылочки, содержимое которых испарилось, а этикетки уже невозможно было прочесть. А револьвера не оказалось. Он его, что, выбросил? Ночью в озеро? Кинул в лесу? Но когда?