Читать «Ремесленники. Дорога в длинный день. Не говори, что любишь: Повести» онлайн - страница 74
Виктор Флегонтович Московкин
— Алешенька, это чушь, о чем ты говоришь. Я на трудфронте, роем окопы.
— Зачем они сейчас — окопы? — усмехнулся он. «Таится от брата: видно, считает, каждому встречному стану рассказывать». — Заводы перестали эвакуировать, значит, никаких боев не будет.
Галя несколько замешкалась, но ответила отчетливо:
— Нас не спрашивают — зачем. Роем и все. Разумеешь?
— Вполне.
Галя не хочет распространяться о своих делах, конечно, ей и нельзя, недаром везде висят плакаты: «Болтун — находка для шпиона». Но все-таки казалось: уж родному-то брату могла как-нибудь намекнуть, какая у нее опасная работа.
Ему все думалось, что другие люди заняты самым важным делом, чего не скажешь о себе самом. Панька вон был в битве под Москвой, последнее письмо присылал из Калинина, значит, участвовал в его освобождении от немцев. Галя с подругами рисковала собой, оберегая химический завод, продукция которого идет на нужды фронта, — очень важное дело. А что выпало на его долю? Ну, делали сначала детали для мин, а как выглядит заряженная мина — представления не имеет, сейчас учатся для будущей работы на заводе. Говорят, у вас все еще впереди. Жди, когда это впереди наступит, все значительное пройдет стороной.
Засиделись за разговорами допоздна. Галя, разморенная после бани и уставшая за день, ушла на свою кровать за занавеску и, видимо, сразу уснула. Мать постелила братьям на диване, приставив к нему табуретки и стулья, чтобы было свободнее. Легла и сама.
Алеше не спалось, чувствовал, что и брат не может уснуть, хотя утром чуть свет ему надо было уезжать.
— А там, на фронте, жулики есть? — неожиданно спросил Алеша.
— Где их нет, — не задумываясь, ответил Панька. Но, когда вопрос дошел до ума, встревожился. — Ты почему это спрашиваешь?
— Я, наверно, скоро злым буду.
— Что так?
По голосу он понял, что Панька улыбается.
— Я серьезно…
Горячечным шепотом Алеша стал рассказывать брату все-все, с чем столкнулся в последнее время: о барыгах на станции, обирающих людей, о злом деревенском мужичонке, издевавшемся над семьей фронтовиков, о дяде Кузе, которого директор Пал Нилыч пожурил и оставил работать в столовой, а может, и не думал журить, посчитал все случившееся пустяком, хотя каждому понятно: ворованные продукты кто-то подготавливал дяде Кузе, не один он… И о Васе Микерине рассказал, так подло оговорившем его и Веньку.
— Кто этот Венька?
— Дружок мой, в группе вместе… Он хороший, я на него даже удивляюсь: все знает, что надо делать.
— Ты не знаешь?
Алеша промолчал.
— Так. Все видишь, переживаешь и молчишь. Вот послушай-ка… «Ты не должен молчать! Промолчишь — от себя отречешься. Ты не должен молчать! Промолчишь — разорвется, не выдержит сердце». Неплохо, а? Ты хоть книги-то читаешь?
— Какие книги! До этого ли сейчас…
Брат на какое-то время затих. Алеша порывисто приподнялся на локте — широко раскрытыми глазами Панька недвижно смотрел в одну точку. Что ему сейчас представлялось? Свое время, когда был мальчишкой? Задумывался ли он тогда над чем?
— То и хорошо, что злишься… Живешь ты, как же иначе. Накипь человеческую нутром не принимаешь. Взрослеешь ты, Лешка…