Читать «Прощальная весна» онлайн - страница 7

Александр Аде

– Ты чего сегодня такой молчаливый? – Пашка с приятельским смешком тычет его кулаком в бок.

Пашка малорослый, широкий и крепкий, алкоголь его не берет, точно он пьет воду. Он недавно приехал в город из близлежащего поселка, устроился грузчиком в магазин электроники и снимает комнату в одном из этих домов.

– А хрен его знает, – отделывается гнусавой скороговоркой Гога.

Три с лишним часа прошло после его разговора с Корольком на скамье в пустынном сквере, но непонятная тоска все еще ворочается в нем, беспокоя и мучая. Поразмыслив, Гога понимает причину этой тоски: он позабыл сказать сычу что-то крайне важное, а вот что – не помнит, хоть убей. Но вспомнить надо обязательно…

Он внезапно встает.

– Я счас. Пузырь мой постереги.

– Мочевой, что ли? – закатывается от хохота Пашка.

Парни вторят ему, как громыхающее эхо.

Гога удаляется метров на пятьдесят и скрывается за одиноким гаражом. Эту нелепую металлическую коробку, рудимент советского прошлого, никак не могут снести: хозяин гаража – ветеран великой войны – и его дети и внуки отбивают все попытки районной власти убрать безобразящую двор жестянку. Гараж испещрен нецензурными словами и граффити, невидимыми сейчас во мраке.

Зыркая глазами, точно опасаясь кого-то, Гога звонит по мобильнику.

– Я тут кое-что вспомнил. Может, пригодится. Ника стихи писала.

– Стихи? – удивляется телефончик голосом Королька.

– Да. Она мне даже два прочитала. Я, честно сказать, ни фига не понял. Заумные. Все извилины мне переплели.

– У тебя этих стихов нет?

– Не-а.

– Ладно. Спасибо, что позвонил.

– Не за что. Ты найди этого гада, который Нику порешил. И отдай мне. Ладно? А уж я с ним разберусь.

Помочившись на гараж, Гога возвращается к дружкам. На душе у него полегчало.

– Нормально отлил? – интересуется Пашка.

– В самый раз.

Усевшись на лавочку, Гога ненасытно припадает к горлышку бутылки, запрокинув голову, точно трубит в рог. И вскоре его лающий хохот сливается с дружным ржанием приятелей.

* * *

Королек

Нынче днем побывал на месте самоубийства Ники.

Самая что ни на есть стандартная шестнадцатиэтажка, зеленовато-серая с грязно-серыми, когда-то беленькими лоджиями. Плоский железобетонный короб, забитый людишками по самую крышу.

От него на двор падала широкая тень.

Я посидел на лавочке возле песочницы, слегка поболтал с молоденькой мамашей (ее полуторагодовалое чадо колупалось в песочнице) и старушкой, греющей на солнышке старые косточки. Погодка была благодать. Снег почти стаял, только местами, в тени нетронуто белел, но не свежо, как зимой, а по-весеннему – болезненно, точно чахоточный. Чувствовалось, что и ему скоро каюк.

Ничего особенного от юной мамаши и дряхлой бабки я не узнал. Разве что выяснил как бы ненароком: в мае прошлого года в шестнадцатиэтажке меняли подъездную дверь, и замок не работал. Дверь отворяли без проблем: потянул за ручку – и отворил.

Потом двинулся к подъезду, дождался, когда из него выбежала девочка-малолетка с огромными белыми бантами – точно две бабочки выпорхнули. И вошел.