Читать «Тополь Дрожащий (сборник)» онлайн - страница 23

– АААА! – Егор побежал вперед, доставая из-за пазухи выскальзывающую бутылку, споткнулся, но удержался на ногах. Глаза застлала пелена слез, и во второй раз он упал на бок, продрав плечо до мяса, осколки стекла уперлись в бедро. Боль отрезвила его. Сморгнув, Горь поднял глаза – напирая на него, закрывая обзор, горел Дом Советов.

5

На окраине Москвы, в угрюмой однушке с почерневшими, сырыми углами на потолке, под пыльным зеленым абажуром обрюзгший Горь, Егор Владимирович, набирается горькой. Он наливает рюмку за рюмкой, выгоревший на солнце докрасна, с черным обрамлением ногтей и синими, размытыми линиями татуировки на плече. Выпивая, он долго смотрит на мертвенно бледный, еще свежий след от обручального кольца на своей руке. Комната освещена всполохами телевизора.

Звонит телефон, к телефону подходит сын, пятнадцатилетний Ваня, чернявый, скуластый, похожий на отца. Он берет трубку; в трубке слышится голос. Какое-то время он шепчет, но голос становится громче с каждой фразой. «Обязательно должны прийти, Санёк, – говорит он, – Решается судьба нашей Родины».

По телевизору прекращается реклама. Горь отключает «мьют» и невероятно отчетливо, будто низкий бас диктора минует алкогольный туман, слышит: «…человек – это единственное животное на планете, способное сопротивляться инстинкту самосохранения».

Блюз

Глаза чуть привыкли к отсутствию света, и стало понятно, что в помещении осталось еще несколько мест, резко выхваченных солнцем – груда хлама на самом дальнем конце чердака, вёдра, поставленные под щели, куда копится дождевая вода. Ближайший ко мне пылевой переливающийся столб цепляет старую ванну с затертой белой эмалью по краям, рядом груда советских плакатов. Я подхожу к ней – «Ленин на лесоповале», «Ленин в октябре», «Залп авроры», «Интернационал» – на последней вокруг земного шара с вилами стоят араб, славянин, африканец и азиат, Если бы плакат рисовали сейчас, думаю я, их бы нарисовали с клавиатурами.

Под плакатами обнаруживается несколько виниловых пластинок, явно из детства, и, как вспышки стробоскопа – мелькают кадры огромной комнаты с окнами до потолка и синими, непрозрачными шторами, полумрак и звуки иголки по винилу. Я лежу в кровати, я должен уснуть, мне говорят, что, чтобы лучше уснуть, надо отвернуться к стенке. Я долго и упорно смотрю в стену, на обои, рельеф, и вижу в расплывающемся бежевом узоре поля, горы и животных.

Пластинок немного – детские сказки, «Алиса в стране чудес», «Бременские музыканты». Старый, золотозубый John Lee Hooker. Картина улыбчивого негра в шляпе и черных очках. Всю жизнь, роком меня сопровождала черная музыка – она звучала параллельно сказкам – папа ставил тяжелый пошлый рэп IceT, мать любила джаз.

Джаз, блюз, рэп – музыка свободы. Не из-за пошлых стиляг или запрета, нет, просто нет ничего свободнее поющего раба. Нет никого левее рабов, нет никого правее работорговцев. Черная музыка – левая музыка, созданная, чтобы спасать от безумия.