Читать «Жена алхимиков, или Тайна «Русского Нострадамуса»» онлайн - страница 73

Он помолчал, потом начал: «Дело было так. Сначала, когда я моложе сделался, стало мне хорошо. И рука у меня болела, так перестала. Видно, сильный состав, если не только молодит, но и хвори лечит. Потом, недолго совсем, чувствовал я себя так, будто и правда, моложе стал. Я всё в зеркала смотрел, не верилось мне. Ну да когда меня знакомцы старые не узнали, тут уж я совсем поверил. Недолго это было, начало меня потом давить изнутри, будто обручами меня стягивают. Голову, грудь сдавливало. Сначала слабо, будто в душной горнице весь день просидел, а дальше – сильнее. Стал я забывать – кто я, где нахожусь. Потом дышать стало тяжело. И такое чувство, будто руки и ноги отнимаются. Тогда я слёг. Лежу, обручи вроде бы остановились, да только будто возвращается ко мне мой возраст. И рука, о которой я говорил, что болеть перестала, снова заныла. И силы меня оставили. Не мог я ни подняться, ни слова сказать, ни есть мне, ни пить не хотелось. Будто иссушило меня что изнутри. Самого момента, когда помер я, не помню. Сначала сделалось мне легко, помню, как дышать перестал, а дальше чернота».

Я говорю ему: «Спасибо тебе за то, что рассказал о своих последних минутах. Не знаю пока как, но это мне помочь должно. Поведай теперь, что ты на том свете видел».

Продолжает Ванька: «После черноты вроде светлеть начало. И шум начал подниматься. Похоже, будто в лесу ты в тихий день и вдруг ветер налетел. И всё сильнее тот шум, как будто ураган. Я вижу, слышу, но себя не ощущаю. Потом будто начал я куда-то падать. Лечу вниз, но не страшно мне, как бывает, если и вправду упадёшь. Только в ушах шумит. Потом остановилось. Светлее стало, но всё в густом тумане. И свет идёт не от неба, как если в низину забредешь, когда туман упадёт, а отовсюду. И шум этот прекратился. Тихо. Только в такой тишине обычно своё дыхание слышишь, чувствуешь, как сердце бьётся, а здесь – ничего. И тишина – не такая, как если уши заткнуть, а другая. Прозрачная тишина, чистая. И я как будто часть тумана, который вокруг, будто я и есть этот туман».

«Иван, а видел ты там еще кого-нибудь?», – спрашиваю его.

«В тумане не очень-то разглядишь, но слышал иногда шорохи. Вот если сидишь в лесу осенью, ветра нет, листья с деревьев падают. Они так же шуршат, пока до земли летят. Я так думаю, это такие же, как я, сюда прибывают. И то, что им громким шумом слышится, для меня – лишь шорох», – отвечает Ванька.

«Скажи, а как ты сам думаешь, что дальше-то? И что это за место? Ад или рай? По мне, так ты за страдания свои прижизненные должен в райских кущах обретаться», – продолжаю я разговор.

«Думаю, что кто бы ни решал, куда мне попасть, решения еще нет. Ведь там, где я сейчас, мне не плохо, но и не хорошо. В аду я должен был бы мучиться, в раю – наслаждаться, а здесь – ни то, ни другое. А куда меня определят, об этом уж не мне судить. Вот ты думаешь, что я страдания принял, а может я в чём согрешил, да так, что и сам не помню, а здесь всё знают. Скажу тебе одно. Как бы там ни было, но по мне лучше бы поскорее они решили. Мне – так хоть бы и в ад, ведь и в аду люди живут, как-нибудь и мы протянем. И с чертями, знать, можно договориться», – отвечает Ванька.