Читать «Дорожный иврит» онлайн - страница 71
Сергей Павлович Костырко
Шли пешком. Теплый, почти парной воздух, блеск огней казался маслянистым. Прошли почти всю Алленби. Угловое здание на перекресточке. Никаких вывесок, темно-серая железная дверь с тротуара. Небольшой зальчик, темно, светится экран. На ощупь нашли свободные места. Мне досталось место под кондишеном. Ледяной холод сверху. На экране строем шагают молодые люди. Потом фрагменты танцев. Перемежается фрагментами интервью, которые дают сидящие перед камерой молодые люди. Текст произносится на иврите с английскими субтитрами. К тому ж фильм заканчивался. Зажгли свет. Зал небольшой, с антикварной люстрой под потолком. Заполнен целиком. Средний возраст собравшихся – около тридцати. К экрану вышла девушка. Что-то начала говорить на иврите задумчиво-застенчиво, интеллигентно. Похоже на то, что спрашивает, будут ли вопросы. Вопросов не было. Зал также застенчиво молчал. Она ушла. Свет погас. Начался другой фильм. Обнаженный мужчина в ванне. Пар от воды. Мужчина погружается в воду. Капающая кровь. Потом – квартира, девушка. Сидят за столом. Свечи. Режут торт. Крупно нож и кусочки торта. Красное вино течет в бокалы, капает на стол. Мужчина уже одетый. Потом тот же стол, но – разоренный, на фоне распахнутого в черную ночь окна. Как если бы он еще раз покончил с собой, выбросившись в окно. Но опять стол полуразоренный. Стулья. Снято сверху. Потом опять девушка, опять мужчина. Их напряженные взгляды. Горит трот, горит крутящаяся на проигрывателе пластинка, звучит голос девушки. Ну и так далее. Титры.
Я дождался, когда включат свет, и выбрался на улицу.
Домой шел пешком.
С утра на пляже. Плавал. Дремал. Читал Айзенберга. Снова плавал. Пил кофе. Пытался записывать. Не шло.
Сходил домой, взял сумку с фотоаппаратом и пошел в дом-музей Рубина. Он рядышком, в пяти минутах ходьбы от Мишиного дома, на старинной по здешним меркам улице имени Бялика.
И чего это Миша в дневниках 71 года жаловался на отсутствие национального искусства в Израиле? Вот оно. Рубин – из первого поколения еврейских художников. Работы 1920-х годов, когда Палестина была под турками. Язык живописи, привезенный из Парижа начала ХХ века. Но – еврейский художник. Как бы. «Как бы» – из-за четкой отрефлектированности: я еврей. То есть взгляд на себя-еврея чуть со стороны. Ментальность европейского художника. На холстах чуть утрированный, полусказочный Восток: пустыня, темно-коричневые крепостные стены, белые купола в городах, минареты и храмы, рыжебородые евреи в шляпах с лопатами, пальмы, верблюды, сады, которые – кусочки зеленого рая посреди пустыни на берегу маленького – нашего! – моря. Прекрасная голубоглазая еврейка на знаменитом парном (с женой) портрете с букетом роз, которые, как цветочная пена на холсте. Язык этой живописи я осваивал когда-то по работам Шагала, но по сравнению с Шагалом здесь больше лирического пафоса. Рубин здесь – авангардист Маяковский, воспевающий новую, заново создаваемую жизнь Палестины.
