Читать «Фотькина любовь» онлайн - страница 9

Михаил Иосифович Шушарин

— Успокойся, Дуняша.

— Обида, Анна Егоровна, и злость берет… Провожали меня на пенсию. Мужчина один от профсоюза выступал, с поздравлением… Как зовут меня, величают — не назвал, забыл, видно, а все про себя рассказывал… Я, говорит, тоже Эльбу форсировал, и Берлин брал… И все «я» да «я». А потом бабы сказали, что он хлеборезом при кухне был… Мы с нашими сиротиночками, Анна Егоровна, столько натерпелись! Задержали, помню, эшелон где-то уж перед Уралом, дня два простоял. Я побираться ходила… Кто молочка даст, кто морковки, кто маслица постного ложечку — все им сердешным поддержка, чтобы здоровенькие доехали… А он Берлин брал, в хлеборезке…

— А многих родные-то нашлись?

— Находятся… Сколько уж лет прошло, а все еще находятся… Я и захворала из-за этих находок… Приехала одна из Ленинграда — вывели мы ей паренька-то, она не выдержала и задохнулась, едва отводились… Кровинушку свою увидела, и зашлось сердце… А у меня следом!

…Нет! Наташка ни на кого из Переверзевых не в обиде. Какая обида!? Она и представить себе не может, как будет расставаться с ними, как уедет в город от Миньки и Олега, от мамы Сони и папы Прокопия, от бабушки Анны… Они — родные… ее родные! И фамилия у Наташки — Переверзева… Наташка сердилась и ревела, если кто называл маму Соню «мачехой»! Какая же она «мачеха», мама Соня!? А в сердце все-таки жил вопрос: «Кто же у меня мать и отец? Хотя бы поглядеть на них или узнать, где могилы».

Провожали их (Вовку — в сельхозинститут, а Наташу — в медицинское училище) в конце лета, накануне, как уточнила бабушка, Семена-летопровода, когда молодые петухи поют еще неумело и прескверно. Прокопий инструктировал больше Вовку, но внимательно слушала отца и Наташка.

— Если общежития в разных местах дадут, проведывайте друг дружку. Ты мужик, Владимир, имей совесть, помогай ей во всем, — кивал на Наташку. — Деньги аккуратнее держите… К Октябрьской мы к вам приедем оба с матерью!

Подошел к автобусной остановке председатель колхоза Сергей Петрович Яковлев:

— Ну, молодая гвардия, счастливо вам… Ждем в колхозе и агронома и фельдшера!

— Спасибо, дядя Сережа, — улыбался и краснел Вовка. А Наташка смотрела на председателя и думала: «Худой-то какой, господи. Подлечился бы, что ли? В чем только душа держится?»

Когда автобус ушел, Прокопий поругался с бабушкой Анной.

— Выпихали ребятишек из дому и рады. Что, думаете, робить они там научатся? — ворчала бабушка. — Ничему не научатся… Бела рука чужой труд любит!

— Тьфу, — плюнул Прокопий. — И когда только ты свои законы выдвигать перестанешь?! Ну, честное слово, надоело! Все не так, все не по ее. Никак не уноровишь!

Соня вытирала слезы и улыбалась:

— Хоть сейчас-то не спорьте.

— Айда, баба Анна, скорее домой, — просили двойняшки. — Там Шарик на кого-то с приступью лает!

* * *

Елизавета Яковлева не понимала своего мужа. Когда во время войны Сергей Петрович вернулся по ранению домой, ему предложили работу в райзо, работу с хорошей зарплатой, персональной машиной. Он разозлился, побежал в райком партии и настоял на своем: уехал в деревню рядовым агрономом. В год, когда они поженились, Елизавета поступила на заочное отделение ветеринарного института, сидела ночами, штудируя учебники. Он сказал: «Пока шесть лет учишься, сколько скота передохнет в колхозе». Елизавета устроила ему сцену, хотела бросить и уйти навсегда, но не успела сказать всех злых и обидных слов: за мужем пришла эмтээсовская легковушка. Сергей Петрович уехал в колхоз к Терентию Мальцеву на три дня.