Читать «Помощник китайца» онлайн - страница 60
Илья Кочергин
Да, если Вовка встанет, мало не покажется — центнер-то в нём наверняка есть.
— Смотри, а то выгонят тебя, — говорю, — Васька взъестся, и выгонят.
Мне немного даже стыдно, что я не жалуюсь ни на что. Надо тоже что-нибудь такое, в тему, сказать. Я, в отличие от них, рад, что хожу работать, потому что можно весь день не думать, а после того, как сдашься, вот так вот поболтать с ребятами.
Мне страшно возвращаться в свою квартиру. Телевизора нет, делать нечего. Вчера, пока не лёг спать, листал телефонную книжку, думал, кому позвонить, и не придумал. Позавчера, толком не пожрав, напился пива и позвонил брату в Америку.
Он что-то говорил, а меня тошнило, и я блевал на пол рядом с кроватью, прикрывая трубку ладонью, чтобы он не слышал.
После Нового года пошёл в один день сразу с двумя новенькими. Взяли каждый по коробке полицейских машин, они — эти машины — уходили хорошо, и, чтобы за добавкой в контору не возвращаться, я выписал сразу три коробки. Если идёшь с новенькими, то весь товар записываешь на себя.
На Ленинском проспекте у моего подопечного упёрли всю его коробку. Вернулись в офис — менеджер сказал, что такое иногда случается, переживать не надо. Парень этот, конечно, лопух, но ответственным был ты, так что с тебя спрос. Деньги за пропавший товар нужно вернуть в три дня, сумма небольшая — всего четыреста долларов. И лучше не тянуть, так как потом за каждый день просрочки будут расти проценты. В случае неуплаты разбираться придётся с теми парнями, что сидят на охране.
Четыреста баксов!
Только вчера отдал Алёнке полтинник. Нашёл, чем занять себя вечером, — поехал, встретился с ней, дал деньги, сказал, что на дочку. Хотелось выпендриться. Пришлось звонить и просить обратно.
Бронзовый лохматый Бетховен ушёл за двести пятьдесят долларов по цене лома цветного металла. Тридцатку дали за старый фотоаппарат, ещё пятьдесят были отложены для Георгий Семёныча, по десятке скинулись Рома с Вовкой.
Витька по старой дружбе помог с машиной, чтобы отвезти Бетховена в магазин. Пока спускали его к подъезду, так умаялись, что даже подташнивать стало, руки потом ещё два дня тряслись — тяжёлый собака. Но ещё тяжелей было разговаривать с матерью.
Мне-то этого композитора совсем не жалко было, а для неё, как я понимаю, он был ещё одним кусочком её прошлого, который исчезал за порогом. Его упрямый подбородок, застывшие крупные черты лица обещали какую-то надёжность и стабильность. Бетховен, старинные часы, которые когда-то каждые полчаса будили гостей своим боем, тёмная мебель с бирками ХОЗУ Кремля на задних панелях, цветы, которые жили на всех подоконниках, — они как будто уже утратили внутреннюю связь, но пока что держались вместе по привычке, создавая своим присутствием ощущение дома. Даже переехав в другую квартиру, они расположились в подобии прежнего, раз и навсегда заведённого порядка.
Если я даже в моём теперешнем состоянии всё ещё стремился добраться, доползти до своего призрачного будущего, то мама, наоборот, была обращена лицом к прошлому. Такому же недостижимому, но, может быть, чуть более реальному. Уход Бетховена усиливал разрыв с этим прошлым.