Читать «Подвиг Севастополя 1942. Готенланд» онлайн - страница 219

Несколько пистолетных выстрелов прогремело под самой дверью. Кто-то занял оборону на крыльце. Эренталь? Хазе? Кто-то еще? Раздались крик и стон. Затем громыхнуло в комнате. Повалил неприятный дым. Я понял, что в окно забросили гранату, а следом дымовую шашку.

– Выкуривают, – прошептал зондерфюрер. И тут же в дверь на уровне груди ударила пулеметная очередь. Я понял это задним числом, а сначала просто шарахнулся от брызнувших в сторону щепок и яркого пламени. Трассирующие пули – это я тоже понял потом.

– Поджигают, – отметил Юрген, кивая в сторону комнаты. Я обернулся и увидел прыгающее за распахнутой настежь дверью пламя.

– Терять нам нечего, – прохрипел зондерфюрер. – Резко открываем дверь, выползаем. Флавио, дверь за вами, толкайте снизу, не подставляйтесь, нижнюю часть они не видят, у крыльца сплошные перила. Юрген прикрывает из автомата по фронту, я смотрю, что там справа, и выбираю путь – остальные делай как я. Пошли!

Есть такое слово – «незабываемое». До сих пор самым незабываемым у меня было, по счастью, не вполне состоявшееся падение самолета в районе Аддис-Абебы (из-за неверной информации Елена похоронила меня первый раз – и вскоре ей здорово пришлось разочароваться). Другим подобным впечатлением стала попытка пятерых марокканских кавалеристов расстрелять меня неподалеку от Кордовы. Если предположить, что в обоих случаях судьба стремилась положить конец моему земному существованию, во второй раз она продвинулась гораздо дальше, чем в первый.

Мое удостоверение не произвело на пятерых смуглых неучей абсолютно никакого впечатления. И не только потому, что они не умели читать. Им нравилось убивать. Я тянул тогда время, как мог. По дороге к кювету, в котором кровожадные твари намеревались меня прикончить, я угощал их сигаретами, показывал фотографии детей, спрашивал об оставленных в Африке семьях, кричал «Да здравствует традиционная и национальная Испания!», выбрасывал руку в фашистском приветствии, изображал Муссолини c Гитлером («Bravos!»), Сталина с Троцким («Bastardos!») и даже немного всплакнул – с достоинством и скупо, по-мужски, сожалея исключительно об отсутствии взаимопонимания в рядах борцов с коммунистической заразой.

Меня спас более чем своевременно появившийся офицер-фалангист, «camarada», как называли его сопровождавшие солдаты – на сей раз, благодарение Богу, нормальные европейцы. Африканскую беспощадность фалангист объяснил мне тем, что кавалеристы приняли меня за русского диверсанта, пустившего под откос эшелон с их марокканскими собратьями. Я не поверил ему, рассудив, что политически безграмотным негодяям просто хотелось пристрелить безнаказанно еще одного белого, тем более столь респектабельного, как я. Но не исключено, что это было предзнаменованием. И теперь, в сорок втором, ложному русскому диверсанту предстояло погибнуть от рук настоящих.

Из покинутых комнат дохнуло жаром. Юрген от дыма зашелся кашлем.

– Пошли, пошли! – бешено крикнул Грубер, и я, упав на колени, ударил руками в основание двери. В распахнутый проем хлынул кровавый свет. Над головой прогремела очередь из автомата Юргена.