Читать «Подвиг Севастополя 1942. Готенланд» онлайн - страница 207

Я подивился женскому консерватизму – через двадцать четыре года после величайшей из революций, в условиях бесклассового общества, слабый пол упорно мыслил устаревшими социальными категориями. Впрочем, ничего непонятного тут не было. Ведь при самом простейшем анализе ложноклассовый женский подход объяснялся проще пареной репы. Коль скоро у лейтенанта под штанами то же самое, что у прочих – у меня или даже у Мухина, – то неизбежно приобретала значение иная дифференциация, в нашем случае – по наличию или отсутствию треугольников, кубиков и шпал.

Они давно ушли, а я всё не мог успокоиться, додумавшись в своей обиде до того, что под юбкой (а на Волошиной была даже не юбка, а уродливые красноармейские шаровары) тоже ничего экстраординарного не обнаружится. И вскоре услышал недовольный голос Зильбера.

– Шо расселся тут? Заняться нечем? Дуй к Шевченко, завал разгребать. Светает уже.

В голове против воли мелькнуло: «Жидяра хренов, лезет из кожи, пилу старшинскую зарабатывает». Но Зильбер исчез за поворотом хода сообщения и мыслей моих прочитать не мог. Зато неизвестно откуда явившийся Мухин, похоже, прочел как по книге. И доверительно сообщил:

– Вот так всегда с жидами, хлебом их не корми, дай над нашим братом поизмываться.

Видно, нечто подобное было написано в моих глазах, «кои», как любила говорить наша слегка старорежимная словесница, «суть зеркало души» даже у воспитанного в духе пролетарского интернационализма советского человека. Мне стало стыдно, и я пошел выполнять приказание. Мухин, бурча, потащился за мной. Вскоре немцы открыли огонь.

* * *

Четвертый день, когда же это кончится? Становится хуже и хуже. Вчера были прямые попадания в артполку. Есть потери. Сегодня разбило дот слева от позиций нашей роты и задело батарею ПТО.

Мы сбились в блиндаже, винтовки на коленях, и ждем, ждем, ждем… Не может ведь это продолжаться бесконечно. А когда окончится – начнется то самое, которое нельзя пропустить ни за что, когда придут убивать тебя, и надо будет выбежать под огонь и стрелять, стрелять, стрелять. Меня колотит, и не меня одного. Все-таки есть пределы, человек не может так долго ждать. Посреди ужаса ждать еще более страшного. Удивительно, как мы держались три дня подряд, просто невероятно. Но резервы души исчерпаны. Или нет?

В книжке Ремарка о Западном фронте был, помню, такой эпизод. Немецкие солдаты двое суток сидят под непрерывным огнем. Как и мы, ожидая штурма. И среди них – молодняк. Старые держатся, а эти больше не могут. Один хочет выбежать на воздух – и ему уже наплевать, что там его дожидается смерть. Он не может! И я не могу. И трясущимися руками перебираю свое оружие – самозарядную винтовку, лопатку, гранаты.

Устали все. Даже Шевченко и Костаки. Даже Зильбер. Бледен Старовольский. Хорошо хоть Марина успела уйти на рассвете, но каково там у них в санчасти – не знаю. В тылу, говорят, потери даже больше – нет таких, как у нас укрытий, а немец бомбит и обстреливает оборону на целую глубину.

Мы совершенно оглохли за эти дни. Гадим по очереди в ведро и, когда становится чуть спокойнее, выплескиваем скопившееся наружу. Сжимаемся при реве самолетов, несущихся с неба на нас. Они совершенно безнаказанны. Нашей авиации не видно. Вот что такое господство в воздухе.