Читать «Об одной заповеди Христа» онлайн - страница 8

Против этой заповеди запротестовал уже первый человек Адам, захотевший иметь в Эдеме хоть маленькое удовольствие, но свое, без Бога. Он освободил в себе крошечный уголок (не всю душу — чуть-чуть) в данное время и в данном месте от воли другого — и их пути разошлись, не стало общей жизни, общего пути. Адам выбрал собственную индивидуальную стезю. И вслед за этим шагом за ним захлопнулись ворота взаимности с другими.

Охватывая взглядом совести великое множество людей, можно признаться, что с подавляющим большинством из них не хочется (на самом деле страшно и отвратительно) иметь хоть частичку общей жизни. Так, между прочим, в суете дней можно выдержать краткий совместный перекур, а дальше — из сердца вон и поминай, как звали. Единственный выход из уз такого братства — честно признать свое сердце неспособным к этой заповеди, а себя — враждующим, бунтующим против таких законов, оттого что мы наполнены страстным требованием выполнения иной — противоположной, тайной заповеди, принятой нами для достижения счастья: «Да будет воля моя!» (то есть подчинение других для обслуживания себя).

Можно признаться Христу: «Я мертв для Твоей заповеди, она мой мучитель: «Спаси, Иисусе!» Если серьезно и твердо принять к исполнению слова Сына Божьего, то без Его всеобъемлющего всесилия воплощение в жизнь этой заповеди невозможно-неосуществимо. Осознание недоступности такого бытия, с одной стороны, будет одним из свидетельств подлинности смысла, подлинности образа действия по этой заповеди, но с другой стороны, не убьет, не раздавит своей тяжестью, а поможет испытать блаженство нищеты, обратившейся, вставшей за подаянием ее Отцом как насущного хлеба. Для того чтобы так просто, безыскусно попросить у другого, необходимо преодолеть всю мощь своего лукавства, угождающего плотскому человеку и требующего забыть и не вспоминать, что Сын Человеческий готов и уже заплатил за мой грех.

Но и этим не исчерпывается вся полнота заповеди о совместном поприще. Есть богатство проявлений пути-жизни, которые могут ускользать от подслеповатых очей больной совести, однако, кроме того, есть еще одна необходимая характеристика, возводящая исполнение заповеди в подлинную жизнь, — это стояние, пребывание в добре, то есть верность и преданность данному деланию (к сожалению, недостижимая для нас, из-за необходимости доброхотности при совершении — потому как подневольная, с понуждением, борьбой — проще). Уклонение желания, уклонение внимания от постоянства — это уже начало греха-измены, нарушения взаимности. Не только воплотить-выполнить, но и проверить свою честность временем трудно, а Вечностью — без освящения свыше невозможно нам, расслабленным, имеющим великую привычку все приспосабливать — выглаживать под свои хотения-возможности. Это привычка оправдания себя и в мыслях, и в чувствах (например, стыдно, невозможно, причислить себя к покойникам, не умеющими любить, хочется казаться самому себе живым, любящим).

Есть область жизни будущего века, о которой мы просим, чтобы она стала доступна нам и мы могли бы туда попасть — сами при этом пока там не были, но веруем, предчувствуем своим сокровенным человеком, что постоянство в ней так же естественно, как изменчивость на земле. Благодаря природе, существу души, которую нам и надо отыскать и раскрыть («Царствие Небесное внутрь вас есть». Это карта острова сокровищ для искателей Истины), мы, узнавая ее, можем предвкусить завтрашний восьмой день (здесь исток надежды — ожидание того, чего пока не имеем). Узнавание-обретение своей души дает возможность, заглянув в нее, проверить совестью истинность прохождения с Богом или ближним, позвавшим нас, второго поприща, наличием желания пребывать с Ним нераздельно в Вечности. Желать соединения с кем-либо не только на земной срок, а в Вечности при моем теперешнем болезненном грешно-нетерпеливом состоянии просто невыносимо до такой степени, что невозможно представить, как это вообще возможно. Однако есть, по свидетельству памяти, далекий островок моего детства, находясь в котором невозможно представить противоположное — как счастливо жить, если придется утратить рано или поздно отца или мать. Крушение или возможность крушения слова «навсегда» для дорогого близкого, который в тебе, и потому ты без него не можешь, — первая и главная трагедия беспечного детства. Чистая душа не мыслила, как можно иначе, чем «навсегда», а теперь, приобщившись яду гордости, не может вспомнить, как это — «навсегда». Не может ощутить, как это: пусть не иметь в себе, а хотя бы только желать его — надеяться обрести в будущем.