Читать «Братья с тобой» онлайн - страница 37

— Научится человек когда-нибудь голод преодолевать? — не без иронии спрашивает высокий мужской голос. Это муж Шурочки Мамаевой с третьего этажа.

— Приучал цыган кобылу не есть. Совсем было приучил, да сдохла, — бормочет одна из женщин.

— Об этом лучше не думать, — говорит Борис Петрович. — Известно, что полное голодание — это одно, а недоедание, как у нас, — это совсем другое. От него надо просто отвлечься. Давайте вспоминать хотя бы стихи, кто что знает.

— Могу начать, — говорит Шурочка:

Саше случалось знавать и печали, Плакала Саша, как лес вырубали. Ей и теперь его жалко до слез: Сколько там было кудрявых берез!

— Отбой воздушной тревоги! Отбой воздушной тревоги!

Соседи уходят. Прощаясь, Борис Петрович спрашивает одну из соседок:

— Что ж дядя Паля не спустился?

— Совсем он плохой, Борис Петрович. Лежит седьмой день.

Дядя Паля умер в начале января. И еще кое-кто из мужчин. Да и сам он, Борис Петрович, хорош… Странно, что голод стал меньше ощущаться, чем вначале. Притерпелся, что ли?

Мысли не оставляют его. Вспоминается жизнь, прошедшие годы, работа, споры. Вспоминается защита докторской диссертации. Прошла она здорово, несмотря на возражения оппонентов и каверзные вопросы некоторых «заклятых друзей». Называли «виталистом», а почему — вряд ли сами понимали. Он же никогда не был беспомощным, бескрылым эмпириком — и никогда не уповал на бога. Он дотошно, самостоятельно изучал Маркса и Энгельса, никому даже не докладывая об этом. В подлиннике изучал, мучительно листая словарь, закрыв чистым листом бумаги перевод на русский язык: искал погрешностей перевода, хотел полнейшей точности.

Борис Петрович любил жизнь, любил природу. Ум его не цеплялся за рассудочные построения иных теоретиков, а всегда исходил из реальной практики. Но практики не единичной, а обобщенной, с учетом всего, что совершалось вокруг, с готовностью к обобщению, даже с жаждой его. Борис Петрович Лоза считал себя настоящим марксистом, хотя понимал, что сделал он пока еще мало.

Силы его были в самом расцвете, когда грянула война. Еще молодой, а детей уже вырастил. Они разлетелись, как птенцы из гнезда. Младший, славный, добрый мальчишка, самый красивый из всех его детей, погиб на Ладоге. Страшно поверить, но письмо из училища было достаточно ясным: утонул во время эвакуации по Ладожскому озеру. Юная жизнь… Сколько бы он успел, каких бы внуков отцу своему вырастил!

Второй его мальчик, Сева, был сейчас в безопасности. Но не надолго это. Отцу ли не знать характера сына! В финскую войну пошел добровольцем? Пошел. И в эту пойдет. Не сегодня, так завтра.

Война эта короткой не будет, наивно надеяться. На границах определенно были диверсии; Борис Петрович слышал стороной: на то проклятое воскресенье 22 июня в наших воинских частях угоняли технику подальше, сливали бензин, стояли без боеприпасов. Кто-то приказал, не само же оно так сложилось. Скольких людей сажали в тюрьму без разбора, ни за что ни про что, а настоящих врагов прозевали. Борис Петрович давно размышляет об этом, а сказать? Кому скажешь, кроме жены! Думали песнями воевать, боевыми словами, — а теперь вот платим человеческими жизнями и родной землей.