Читать «От Ада до Рая. Книга о Данте и его комедии» онлайн - страница 34

Улоф Лагеркранц

Для «Комедии» и по другим причинам необходимо снова и снова обращаться к мгновению смерти. Умершие заняты размышлениями о своей жизни. Время для них остановилось, существуют только минувшее да вечные муки, испытываемые теперь. Но вечные муки зачастую и состоят из минувшего, превращенного в окаменелость, в реликт, заключенный внутри камня вечности. Их жизнь сосредоточивается в мгновении смерти, когда все решилось окончательно. Они вынуждены – и иного им не дано – смотреть назад именно сквозь окно обстоятельств смерти. В этом отношении их ситуация фактически не отличается от той, в какой находится каждый из нас, еще живых. Мы оглядываемся на свою жизнь в окошко данной минуты. Всякий миг настоящего есть, собственно говоря, миг смерти, ибо мы не ведаем, будем ли жить дальше, и оттого имеем все основания во всякий миг смотреть на свою жизнь как в последний раз, обдумывая, какова была эта жизнь и ее дела. Вот почему можно сказать, что спросить Улисса, как он умер, побуждают Вергилия деликатность и знание психологии. Ведь и сам Улисс хочет поговорить именно об этом, невзирая на боль.

На оклик Вергилия больший рог раздвоенного огня начинает шататься и потрескивать, словно от ветра. Вершина его двигается, как язык. С трудом – ведь он молчал много сотен лет и, наверно, хрипит еще сильнее, чем Вергилий в Песни первой «Комедии», – герой начинает говорить. Улисс рассказывает, что, воротясь на Итаку после десяти лет блужданий, он вскоре был вновь охвачен жаждой странствий. Ни благоговение перед стариком отцом, ни нежность к сыну, ни любовь к жене, Пенелопе, не могли унять стремление увидеть мир и «все, чем дурны люди и достойны» (XXVI, 99). С несколькими верными товарищами он на одном-единственном судне вышел в море. Держа путь по Средиземному морю, он видел берега Сардинии, Испании и Марокко и достиг пролива, что ныне зовется Гибралтарским. Когда Улиссов корабль подошел к этому узкому проливу, где Геркулес воздвиг столпы в знак того, что человеку не дозволено проникнуть дале, и сам Улисс, и товарищи его были уже стары и слабосильны. Улисс обращается к друзьям:

«О братья, – так сказал я, – на закатПришедшие дорогой многотрудной!Тот малый срок, пока еще не спятЗемные чувства, их остаток скудныйОтдайте постиженью новизны,Чтоб, солнцу вслед, увидеть мир безлюдный!Подумайте о том, чьи вы сыны:Вы созданы не для животной доли,Но к доблести и к знанью рождены»– virtute e conosсenza.

(XXVI, 112–120)

И заключенный в огне Улисс продолжает так:

Товарищей так живо укололиМои слова и ринули вперед,Что я и сам бы не сдержал их воли.Кормой к рассвету, свой шальной полет (folle volo)На крыльях весел судно устремило,Все время влево уклоняя ход.Уже в ночи я видел все светилаДругого остья, и морская грудьСклонившееся наше заслонила.Пять раз успел внизу луны блеснутьИ столько ж раз погаснуть свет заемный,Когда гора, далекой грудой темной,Открылась нам; от века своегоЯ не видал еще такой огромной.Сменилось плачем наше торжество:От новых стран поднялся вихрь, с налетаУдарил в судно, повернул егоТри раза в быстрине водоворота;Корма взметнулась на четвертый раз,Нос канул книзу, как назначил Кто-то,И море, хлынув, поглотило нас.

(XXVI, 121–142)