Читать «Петропавловская оборона» онлайн - страница 91
Александр Николаевич Степанов
Через какие-то пятнадцать-двадцать лег нельзя уже было узнать организатора Петропавловской обороны Василия’ Степановича Завойко. Ему не оказалось хода в царской России, — с переносом гражданского управления сперва з Николаевск, а потом во Владивосток в услугах таких, как Завойко, уже не нуждались. Их места заняли люди с более знатным происхождением и петербургскими связями. Завойко пришлось удалиться в свое небольшое поместье в Балтийский уезд Подольской губернии: Здесь он и угасал, обойденный и забытый, превратившись в желчного старика, клянущего все и вся.
Не ко двору правящей клике пришелся и Геннадий Иванович Невельской, столько лет шедший прямым, чистым и честным путем к своей цели — укреплению мощи родины на Востоке. В 1856 году исследователь Приамурья был отозван в Петербург и назначен членом* ученого отделения морского технического комитета.
Это была ссылка, но ссылка особая, мучительная.*
Членами ученого отделения назначали люден, уже неспособных ни на какую работу. . .
— Пусть нюхает табак со стариками, — презрительно заявил о Невельском управляющий морским министерством Краббе. Так был заживо похоронен моряк, ученый, борец.
Под давлением Третьего отделения* Николай Николаевич Муравьев-Амурский был в 1861 году освобожден с поста генерал-губернатора Восточном Сибири. Однако совсем «забыть» его было нельзя. Сатрапов паря давили слова чеювека, которого они страшно ненавидели и страшно боялись, — Герцена. Выдающийся русский демократ и ученый, критикуя Муравьева-Амурского, в то же время отзывался о нем, как о «человеке с государственным смыслом», который «безо всякого сравнения, умнее, образованнее и честнее кабинета (министров. —
И Невельской, и Завойко, и Муравьев находились еще в самом расцвете сил, когда были отставлены от живого дела.
Развитие Дальнего Востока, которому они так много отдали сил, шло в условиях царского строя крайне медленно, совсем не так, как об этом они мечтали. Но — шло!
Хорошо писал, покидая кран, И. А. Гончаров:
«Несмотря, одна кож. на продолжительность зимы, на лютость стужи, как все шевелится здесь в краю! Я теперь живой, заезжий свидетель того хнмическп-исторнчо-ского процесса, в котором пустыни превращаются с жилые места, дикари возводятся в чин человека, религия
Тогдашним высший орган царской полиции.
н цивилизация борются с дикостью и вызывают к жизни спящие силы... II когда совсем готовый, населенный н просвещенный край, некогда темный, неизвестный, предстанет перед изумленным человечеством, требуя себе имени и прав, пусть тогда допрашивается история о тех, кто воздвиг это здание, и так же не допытается, как не допытались, кто поставил пирамиды в пустыне. Сама же история добавит только, что это те же люди, которые в одном углу мира подали голос к уничтожению торговли черными, а в другом учили алеутов и курильцев...»