Читать «Песни народов Северного Кавказа» онлайн - страница 20

Бедному да слабому Нет нигде пути. Ходит писарь с грамотой, Говорит: «Плати!» Загалдят начальники Громче индюков, — За долги вчерашние Заберут быков… …Неужели, господи, Не сожжет заря Все законы черные Белого царя!

Судьба бедного крестьянина одинакова везде: и в Осетии, и в Кабарде, и в Балкарии, и в Ингушетии, и в Калмыкии. Отовсюду слышится голос одинокого и неприкаянного человека, бедного и забитого, всеми гонимого. Одиночество и неустроенность пронизывают все горские песни-жалобы на судьбу.

Из далекой Сибири слышится жалоба ингуша, закованного в кандалы («Песня каторжника»). И это понятно: репрессии царских властей на Кавказе с особой яростью обрушивались на ингушей. Коста Хетагуров в одной статье указывал, что для царских опричников чуть ли не каждый ингуш — «кандидат на виселицу».

В чеченских песнях-жалобах та же тоска одиноких и неустроенных людей. То, что они на воле, не меняет сути социального самочувствия. В одном случае песня сравнивает судьбу простых людей с судьбой заблудившихся оленей:

Сколько оленей блуждает, отбившись от ланей, Не опуская своих горделивых голов, Сколько их ищет на склонах скупых пропитанья, Сколько с тревогой глядит из-за скал и стволов. …Здесь, на земле, где не сбудутся наши желанья, Разве, джигиты, мы с вами томимся одни?..

В другом случае неприкаянность человека отождествляется с одиночеством волка, завывающего «на склоне далеком тоскливо»:

Странники мы, мы на этого волка похожи. Голодны ль, сыты ли, воем по-волчьи мы тоже.

В калмыцких жалобах появляется и другой мотив: человек в поисках своей доли отрывается от родных и любимого края, и нет ему возвращения, жизнь его проходит в тяжком труде, на чужбине, без людского участья, в безысходном одиночестве. Вот калмык-рыбак, работающий по найму, тянет сеть и с глубокой печалью вспоминает о родной матери, любимой девушке и, наконец, о всей своей жизни, которая уходит, словно кровь из открытой раны, капля по капле, день за днем:

Кожу трет веревка, кожу рвет. Кровь течет, на солнце запекается. Я гляжу, как кровь моя течет, И вся жизнь моя мне вспоминается.

И та же мысль в «Песне, пропетой матери» — ушел молодой человек на заработки, искать лучшей доли, но даже на возвращенье домой у него не стало надежды:

На Манги, где камыши стеной, Малого козленка кличет мать. Возвратиться думал я весной, Но теперь до матушки родной Мне уж никогда не доскакать.

В ногайском «Плаче о бедняке» это чувство одиночества и беспомощности выражено еще более обнаженно: бедняк отвергнут даже близкими родичами — даже на его похороны никто не приходит:

Нету добра, что можно забрать, Нету скота, чтоб отогнать. Нет ни сестры, ни брата, ни свата У человека, что жил небогато. Остались сироты, осталась вдова, Вот я и плачу, живая едва… Бедность и горе — наше проклятье. Если ты беден — где сестры, где братья? Нету при мне человека родного, Чтоб услыхал мое горькое слово.