У двух проституток сидят гимназисты: Дудиленко, Барсов и Блок.На Маше – персидская шаль и монисто, На Даше – боа и платок.Оплыли железнодорожные свечи. Увлекшись азартным банчком,Склоненные головы, шеи и плечи Следят за чужим пятачком.Играют без шулерства. Хочется люто Порой игроку сплутовать.Да жутко! В миг с хохотом бедного плута Засунут силком под кровать.Лежи, как в берлоге, и с завистью острой Следи за игрой и вздыхай, —А там на заманчивой скатерти пестрой Баранки, и карты, и чай…Темнеют уютными складками платья. Две девичьих русых косы.Как будто без взрослых здесь сестры и братья В тиши коротают часы.Да только по стенкам висят офицеры… Не много ли их для сестер?На смятой подушке бутылка мадеры, И страшно затоптан ковер.Стук в двери. «Ну, други, простите, к нам гости!» Дудиленко, Барсов и БлокВстают, торопясь, и без желчи и злости Уходят готовить урок.
<1910>
На вербе
Бородатые чуйки с голодными глазамиХрипло предлагают «животрепещущих докторов»,Гимназисты поводят бумажными усами,Горничные стреляют в суконных юнкеров.Шаткие лари, сколоченные наскоро,Холерного вида пряники и халва,Грязь под ногами хлюпает так ласково,И на плечах болтается чужая голова.Червонные рыбки из стеклянной обителиГрустно-испуганно смотрят на толпу.«Вот замечательные американские жители —Глотают камни и гвозди, как крупу!»Писаря выражаются вдохновенно-изысканно,Знакомятся с модистками и переходят на ты,Сгущенный воздух переполнился писками,Кричат бирюзовые бумажные цветы.Деревья вздрагивают черными ветками,Капли и бумажки падают в грязь.Чужие люди толкутся между клеткамиИ месят ногами пеструю мазь.
<1909>
Пасхальный перезвон
Пан-пьян! Красные яички.Пьян-пан! Красные носы.Били-бьют! Радостные личики.Бьют-били! Груды колбасы.Дал-дам! Праздничные взятки.Дам-дал! И этим и тем.Пили-ели! Визиты в перчатках.Ели-пили! Водка и крем.Пан-пьян! Наливки и студни.Пьян-пан! Боль в животе.Били-бьют! И снова будни.Бьют-били! Конец мечте.
<1909>
Городская сказка
Профиль тоньше камеи,Глаза как спелые сливы,Шея белее лилеиИ стан как у леди Годивы.Деву с душою бездонной,Как первая скрипка оркестра,Недаром прозвали мадоннойМедички шестого семестра.Пришел к мадонне филолог,Фаддей Симеонович Смяткин.Рассказ мой будет недолог:Филолог влюбился по пятки.Влюбился жестоко и сразуВ глаза ее, губы и уши,Цедил за фразою фразу,Томился, как рыба на суше.Хотелось быть ее чашкой,Братом ее или теткой,Ее эмалевой пряжкойИ даже зубной ее щеткой!..«Устали, Варвара Петровна?О, как дрожат ваши ручки!» —Шепнул филолог любовно,А в сердце вонзились колючки.«Устала. Вскрывала студента:Труп был жирный и дряблый.Холод… Сталь инструмента. —Руки, конечно, иззябли.Потом у Калинкина мостаСмотрела своих венеричек.Устала: их было до ста.Что с вами? Вы ищете спичек?Спички лежат на окошке.Ну, вот. Вернулась обратно,Вынула почки у кошкиИ зашила ее аккуратно.Затем мне с подругой досталисьПрепараты гнилой пуповины.Потом… был скучный анализ:Выделенье в моче мочевины…Ах, я! Прошу извиненья:Я роль хозяйки забыла, —Коллега! Возьмите варенья —Сама сегодня варила».Фаддей Симеонович СмяткинСказал беззвучно: «Спасибо!»А в горле ком кисло-сладкийБился, как в неводе рыба.Не хотелось быть ее чашкой,Ни братом ее и ни теткой,Ни ее эмалевой пряжкой,Ни зубной ее щеткой!
