Читать «Красное колесо. Узел III. Март Семнадцатого. Том 3» онлайн - страница 682
Александр Исаевич Солженицын
Но в Тимофея Кирпичникова за годы военной службы, а других лет у него как и не было, – вросла строгость. И от этой новой сплошной разольготы у него был развал сердца. Что ж это: солдаты уже и от унтеров стали свободны, делаем чего хотим? В казарме грязь – и никого не заставишь убрать как следует? Сидят на нарах босиком, ноги по-татарски, и в карты режутся. А пойдут по городу шаландаться – так на отлучку и разрешения не берут, да без пояса, да шинель внакидку, да ещё хлястик с одного конца отстёгнут и свис, – пришла пиву неперелива! Смотреть на это – глаза лопнут.
В учебной команде, конечно, построже, а уже и тут расслаба.
И начальства, офицеров в батальоне – тоже как не стало. Одних – совсем как вымело, нету, Воронцов-Вельяминов аж с того дня не являлся. Другие если и промелькнут – так стороной и словно не видят всего этого безобразия, не вмешаются. Уж не по команде обратился Кирпичников к штабс-капитану Цурикову: «Ваш высокоблагородие, что-то делать надо?» А он папироской об портсигар постучал, закурил – «Ладно, Кирпичников, постепенно наладится как-нибудь.» Мол, иди в батальонный комитет.
Так Кирпичников там и сам состоит. А головой у них – какой-то образованный, недавно призванный, уже в годах; солдат – ещё никакой, но де в ссылке побывал, в Сибири, и теперь всё солдатам указывает. Да два горлана, из расхлябанных. Теперь Комитет готовит батальонный оркестр – в театре выступать, деньги собирать на похороны жертв.
А молодые прапорщики составили свой офицерский комитет, но в угодье с солдатским.
Так если запасной народ вот этак и дальше – а как же наши на фронте? Вы там пропадайте, а мы тут попроклажаемся?
Ну правда, раз ходили на парад на Дворцовую площадь. Принимал сам Командующий. Ничего прошлись. А то стали нахаживать гости сюда, в волынские казармы. Однова пришёл итальянский генерал с офицерами – и уж как руками с табуретки размахивал, вот улетит. Пока чего переведут на наш – уж как волынцев нахваливал, революцию соделали, – покачали во дворе того генерала. И два англичанина долговязые как-то приходили, офицер и солдат, оба в громких кованых ботинках, распаренные как из бани. Этот по-русски мал-мала говорил, двигал челюстью на помощь, уж наши смеялись над ними и пособляли. И тоже покачали их. И все они так говорили, что теперь обновлённая армия нанесёт вместе с союзниками последний сокрушительный удар.
Как же она нанесёт, ежели всю армию развинчивают? Если вот уже скоро месяц на охтенском полигоне и стрелять перестали? Если изо всех петербургских запасных, туча немалая, за это время не послали на фронт ни одной маршевой роты? – и обещают впредь не слать! Война там как ни должись – а мы к ней боком? – а паёк прежний. Так так нас Вильгельм и завоюет.
С каждым днём в казармах томче прежнего – без дела, без учения, – так чего мы тут? Изневолю побредёшь и сам по городу. А там – и раненые и калечные бродят, да как с ними разговоришься – так ещё растравней: за что ж мы-то руки-ноги отдавали, – дураки, значит? Надо было раньше охомениться? Или уж теперь эти пусть тоже идут!