Читать «Последние дни Российской империи. Том 2» онлайн - страница 146

Первая любовь бескорыстна. Пожатие руки, поцелуй, близость на прогулке, во время игры или танцев дают большее блаженство, нежели полное обладание. В неудовлетворённости страсти, в вечном её горении, в постоянных намёках и недомолвках таится вся особенная мучительная прелесть первой любви. Только при первой любви выплывает она, как вполне целое, и делается прекрасным всё, что касается до неё.

Платье, которое она носит, причёска, в которую она складывает свои волосы, бельё, выглядывающее из-под юбок, чулки, башмаки, касающиеся её тела, кажутся особенными и, даже снятые и брошенные, способны доводить до пароксизма страсти. В ней нет недостатков. Она царит не столько во время своего присутствия, сколько тогда, когда она остаётся в мечтах. Здесь она наделяется всеми совершенствами физическими и нравственными, здесь для неё совершаются самые невозможные подвиги, здесь плетётся такой причудливый узор необыкновенных приключений, которому позавидовал бы романист с большою фантазией…

Такою первою любовью заболел Алёша Карпов, едва только Татьяна Николаевна отошла от него и скрылась из комнаты. Его любовь была особенно сильна потому, что Татьяна Николаевна была прелестная девушка, обладала чудными волосами, прекрасными глазами и была пропитана святостью своего происхождения. Она была царская дочь, царевна. Ни одна греховная мысль не вязалась с нею, надеяться на возможность сближения с нею — было нельзя и оставалось только молча любить и страдать в своих мечтах.

Жадным, взволнованным взглядом Алёша проводил её, когда она встала со стула возле кровати и ушла. Все в ней было великолепное и особенное, и он все охватил и запомнил. Талия, перехваченная белым кушаком передника, казалась удивительно тонкой, серая юбка падала широкими складками, и из-под неё выглядывали стройные упругие ноги, блестящие в шёлковом чулке. Башмаки на английском каблуке чуть стучали по паркету пола, и шла она легко, как дух. Алёша всё ещё слышал тонкий, еле уловимый запах духов. Он давно испарился и исчез в хорошо вентилируемой комнате, но ему казалось, что он его ощущает.

В палате он был не один. Лежали другие раненые. Против него сидел пожилой офицер в халате, на котором был пришпилен офицерский Георгиевский крест, и нервно курил. Жёлтое лицо его было мрачно, и голова непрерывно и независимо от его желания тряслась. Через две кровати, у самой стены, скорчившись, лежал раненый и тихо стонал. В скорбно иронической улыбке его слишком худого лица с выдающимися костями черепа Алёша узнал спутника по вагону, Верцинского. Алёша лежал с края, недалеко от окна. Он повернулся к окну. Он боялся, что кто-либо заговорит с ним и рассеет прекрасное очарование, которое осталось у него после разговора с княжной. О, как хотел бы он теперь быть совершенно один и в полной мере отдаться мечтам.

Сквозь большие оконные стекла были видны раскидистые липы и белые берёзы в золотом уборе осени. По бледному небу тихо плыли бело-розовые облака. Глядеть на небо, следить за этими облаками было лучше всего. Недалеко возвышался корпус трёхэтажного здания. Из трубы на железной крыше шёл дым. Ветер срывал его кусками и гнал, крутя, к небу, и обрывки этого дыма испарялись в синей выси. И так же, как этот дым, в уме Алёши срывались быстрые и лёгкие мечты и улетали куда-то ввысь.