Читать «Последние дни Российской империи. Том 3» онлайн - страница 343

   — Было! было! было! — назойливо стучали станки.

   — Было! было! было! — скрипели колеса обозов.

   — Было, было, было! — кричали верблюды.

   — Было, было, было! — лаяли собаки.

   — Все мы сделали! Мы, русские!

И хлопок свой, и шерсть своя, и кожа своя, и чай свой, и сахар свой, мясо своё, хлеб свой, нефть, уголь, железо, медь, золото, платина! Где оно?

Кому это выгодно? Сама матушка кормилась. Сама-а! Никому в карман не глядела... Да... а... А как же англичанам или немцам? С кем торговать? Коли ежели да она сама! Вот как!

Гневно гудела толпа. Сжимались тёмные, бронзовые кулаки, гневом вспыхивали потухшие от голода очи.

   — К прошлому возврата нет! — выплеснул из пьяного продажного рта оратор, и вдруг вспыхнули по толпе крики и, как искра по пороховому шнуру, побежали огнём по толпе.

   — Продали матушку!

   — Немцам за пятьдесят миллионов продать Россию, и со всем народом.

   — Англичанам последнее золото везёт.

   — Романовские брильянты!

   — Народ христианский в кабалу отдаёт.

   — Голодом нарочно морить.

   — Рабами нас хочет сделать!

Страшно бледен стал Владимир Ильич. Нижняя челюсть его дрожала. Он встал, маленький, щуплый, подлый, паршивый.

   — Покажите им, — сказал он, — царскую власть. Стало тихо, как в храме. Не колебались лазоревые

цветы. Степь не дышала. Народ поднимался на носки и все глядел, глядел вперёд, туда, где степь сходилась с голубым небом, глядел на трибуну.

XXXIV

Точно призрак появился на трибуне. Сначала неясный, мутный, неопределённый, как туман на вершине горы. Яснее определилась большая голова с выпуклым упрямым изборождённым морщинами лбом, полысевший череп с космами седых волос на висках, острые, жгучие глаза, глядевшие из-под кустами растущих седых бровей, большая седая борода и большой широкий нос над крупными губами, прикрытыми седыми усами. Он стоял в простой белой длинной рубахе, повязанной простым шнуром, заложивши большие жилистые загорелые руки за пояс. Остро, печально и жгуче, с проникновением в душу, с немым укором глядел он на толпу, и каждому казалось, что именно ему прямо в глаза смотрел этот великий мудрый старик. Он точно явился из мрака теней по вызову диавола.

Стало тихо. Народ сгрудился подле него, задние напирали на передних и, тяжело дыша, смотрели на поколебленную тень.

Оттуда, как стон, пронёсся страстный шёпот. Всего три слова были сказаны этим призраком, и эти три слова проникли до дна души, как проникает до дна морского камень, брошенный в глубину, как жгучий луч солнца проходит в тенистые долины и пробивает зелёные своды деревьев и кустов. И в душе каждого встрепенулось какое-то жгучее страшное волнение.

Эти три слова были:

— Не могу молчать!

И вспомнилось прошлое. То прошлое, когда каждая смертная казнь убийцы, конокрада, смутителя малых сих, подговорщика к кровавому бунту и поджогам проносились страшным шорохом по всей стране. Вспомнилось прошлое, когда украдкой, в предрассветном сумраке, стыдясь и страшась своего дела, ставили в глухих закоулках тюрьмы или на пустынном морском берегу виселицу и дрожащими руками, сознавая ужас совершаемого, вешали преступника, осуждённого законом. Вспомнились прокуроры и судьи, мучимые совестью и не находящие себе покоя после смертного приговора, вспомнились офицеры воинского наряда, сошедшие с ума от вида смертной казни. Тогда не молчали об этом. Лучшие умы литературы, лучшие перья талантов рисовали жгучую картину ужаса смертной казни, и смертная казнь была редкой, неизбежной карой за определённые преступления...